Круги Данте
Шрифт:
– Но не поэтому вы решили принять участие в сомнительных приключениях, - резко нарушил молчание Франческо.
– Если я это сделал, то потому что верил, что таким образом могу помочь большинству, и потому что я был искренне убежден, как наставлял мой учитель Ремигио, [47] что горожан нужно любить больше, чем себя, - ответил он, не оборачиваясь.
– Конечно, я и в этом ошибался.
– Возможно, в этом состоит тогда наказание вашей совести, которая заставляет вас мириться с этими разногласиями, - произнес Франческо, но в его словах не было настоящей злобы, и Данте хотелось думать, что, может быть, в них не было даже настоящей
47
Ремигио де Джиролами, преподавал в Санта Мария Новелла.
– Я верю, что заплатил за свои грехи настоящим раскаянием. И ты видишь, что теперь я хочу только вернуться на родину. Мне теперь совсем неважно, кто правит и кто позволяет править. Перед Господом я давно поклялся, что не дам больше втянуть себя в политические дрязги этой республики. В любом случае, мы остаемся сами собой, свободными или рабами, у каждого есть собственная правда.
В этих словах Данте стремился выразить проблему, которая занимала его больше всего в последнее время. Франческо это понял и снова погрузился в молчание, словно каждый из двоих шел в этом мире своей дорогой, и хотя физически они были рядом, их мысли были на расстоянии многих тысяч миль друг от друга. Они шли по улице, где находились дома Бенчи, рядом с мостом Рубаконте, и остановились у ворот с тем же названием, которые вели к старой городской стене и к улице Красильщиков. Чувствовалась близость Арно: слабый запах стоячей воды перемешивался с другими, менее приятными. Они находились на юге от широкого пространства, занятого церковью Санта Кроче и ее монастырем. Своего рода гребень из узких улочек предвещал мучительную дорогу к храму, если кто-то хотел здесь сократить путь.
Двое путников продолжали идти по улице Красильщиков, встречаясь то тут, то там с рабочими людьми, которые перетаскивали тюки и шли гораздо быстрее их. Потом они оказались в оживленном месте - на маленькой площади, где царил общий беспорядок. Это должны были быть сушильни. Здесь перекрещивались веревки, привязанные к жердям или гвоздям, вбитым в стены, на которых работники вывешивали ткани на солнце. Другие полотна были просто разложены на земле. Ткани, растянутые двумя или тремя работниками, текли ручьями; остальные палками били по полотнам, и с каждым ударом взвивалась туча грязных капель. На другой стороне площади огромный бассейн служил для смачивания и осветления шерсти, кожи или шкур.
Другие работяги с пятнами от усилий на лицах таскали полные ведра воды. Они опрокидывали ведра в корыто, вытирали пот и возвращались в сторону Арно. Со своего места, не двигаясь, Данте рассматривал площадь, стараясь увидеть больше, чем просто движение. От него не укрылась деталь, которая была здесь лишней. Три фигуры, закутанные в одинаковые серые плащи, завернули на площадь, остановились между работниками и завели с ними разговор. «Несомненно, бегины», - подумал поэт.
Возможно, это были те же самые, о которых так дурно отзывался несчастный сумасшедший с Санта Кроче. Данте решил медленно подойти к ним, стараясь не привлечь к себе внимания; без сомнения, он не был готов к разговору с ними. Разношерстная группа бездельников, не слишком большая, сбилась в кучу рядом с огромным бассейном и глазела на двух чужаков. Три бегина покинули площадь, уходя в сторону северных улочек, а один из этой группы отделился от них и не слишком быстро стал приближаться к Данте. Поэт почувствовал, как напрягся Франческо, и стал ждать, пока этот человек подойдет ближе.
Глава 33
– Добро пожаловать в наш скромный квартал, благородные сеньоры, - поприветствовал их этот человек с преувеличенным уважением,
– Если вам нужна помощь, то Филиппоне - это я - к вашим услугам.
Данте ошеломленно смотрел на него. Это был человечек, одетый в оборванные и бесцветные одежды, с лицом плута и с манерами придворного шута. Филиппоне был представителем группы, которая издалека смотрела на них с интересом; тем не менее Франческо не показывал, что сильно впечатлен. Он заговорил грубо, без страха.
– Что это ты говоришь о благородных сеньорах? Разве мы похожи на баронов, прогуливающихся по твоему тошнотворному кварталу? С чего ты это взял?
– Ваши плащи… - пояснил этот тип, почему-то заикаясь, но хитрая улыбка не пропала с его лица.
– Мы все здесь рабочие люди и умеем отличать хорошую ткань с одного взгляда, - произнес он, протягивая руку к его одежде, но не отваживаясь коснуться ее.
– Существует много возможностей носить хорошие ткани, не будучи рожденным во дворце, - ответил сухо Франческо верным тоном негодяя.
Данте понял, что этого мошенника трудно обмануть. Голод и нищета были лучшей школой жизни на улице, на которой часто видели монахов. То, что они приняли за простое и скромное одеяние, выдавало их, словно маскарадный костюм.
– В любом случае, - продолжал неутомимый Филиппоне с лицемерной вежливостью, - если вы хотите что-либо… здесь все дешево… - сказал он, обводя рукой площадь.
– Шерстяные ткани или любые другие…
Двусмысленность этих слов и возможных дел, которые его товарищи были готовы исполнить, потрясли Данте. Филиппоне, не получив немедленного ответа, решил зайти с другой стороны.
– Женщины?
– сказал он и, лукаво подмигнув, добавил: - Мужчины?
Данте отреагировал быстро, чтобы предупредить возможную реакцию Франческо, видя, что его спутник сжал зубы и насупил брови.
– Информация, - быстро вмешался поэт.
– Мы хотим получить информацию. И мы, конечно, заплатим за нее.
Последняя фраза заставила зажечься глазки Филиппоне.
– Конечно! Все, что в моих силах, мессер… - ответил он. Данте засунул правую руку под плащ и проверил свой кошелек, заполненный средствами на разные расходы, которые граф Баттифолле предоставил в его распоряжение. Это движение не слишком понравилось Франческо, который не сводил глаз с отдаленной группы. Данте извлек несколько барджеллино, которые Ландо ввел в обращение, и показал их на ладони собеседнику, хотя и не позволил дотронуться до них.
– Что ты знаешь об этих бегинах, которые ходят по площади?
Человек оторвался от созерцания монет и посмотрел на Данте, изображая настоящее разочарование.
– Я не знаю… - ответил он уклончиво.
– Здесь столько монахов и нищих, которые бродят по городу…
Данте улыбнулся, тут же поняв смысл его слов. Он убрал ладонь с монетами под плащ и снова заговорил с ним, а этот человек наблюдал за его движениями, с трудом скрывая неподдельную грусть. Потом поэт снова вытащил ладонь, но теперь на ней лежали пять монет. Глаза Филиппоне открылись широко и с жадностью уставились в то место под плащом, где могли исчезнуть эти монеты. Без сомнения, он представлял себе большой, наполненный деньгами кошелек.
– Я не говорю о городе, - произнес Данте громко.
– Я говорю об этом месте. Если здесь бывают бегины, то, думаю, найдутся другие, кто знает о них больше.
– Нет, - сказал Филиппоне с нервным смешком, поглядывая попеременно на обоих чужаков.
– Вы правы. Это наши бегины, так сказать. Но я… ладно, я тоже общался с ними… - пояснил он с притворным сомнением, увеличивая цену своих услуг.
Данте улыбнулся, качая головой. Он снова убрал руку в складки одежды, но то, что он потом произнес, совсем не соответствовало ожиданиям собеседника.