Круглые кубики
Шрифт:
Откашлялся, погладил рукой бороду. Аккуратно выложил на ленту продукты. Упаковку свинины, картофель молодой, помидоры и киви.
– Что сказать-то хотел… Вот я все могу себе купить. А вон возьми брата моего старшого. На Алтае там остался, говорит, не поеду никудысь, здесь помирать буду. Здесь, говорит, родился, за Россию кровь проливал, здесь и помру. Так вот он не то что кивю – никаких фруктов купить не может. Как бабка померла, так и огород забросил совсем. Раньше все свое – огурчики, помидорчики, картошку сажали. А теперь сил у него нету никаких уже. Хорошо, сын евонный в город
Кассирша повторила сумму. Георгий Константинович вытащил старенький коричневый кошелек. На внутреннем отвороте – полустертая, истлевшая на сгибах фотография. Молодой рослый мужчина в военной форме, девушка в тоненьком платьице без рукавов и еще один мужчина – в накинутой на плечи шинели и с фуражкой в руке.
Старик увидел, что я рассматриваю фотографию.
– Это, дочка, мы с Галкой, с женой моей, покойницей, тогда будущей еще – там и познакомились, в Восточной Пруссии, я там остался служить после войны, и брат мой, вот, Игнат. Он старый совсем уже, больной. Спасибо, сынок евонный взял к себе. Иначе не выжить там ему было бы.
Снова закашлялся.
– Я вон вчера с сынком евонным разговаривал. Говорю, купи Игнату моему кивий побольше. Я ему привозил три года назад, когда летал туда в последний раз – отсюдова, из Германии, вез, представляешь?
Так ему очень кивии эти понравились. Сынок хороший у Игната. Это вот мы с бабкой детей не родили. Бабка моя, покойница, не могла. А Игнат – молодец. И сынок хороший, не бросает отца. Обещал купить ему кивий ентих.
Мы уже давно расплатились и стояли у выхода из магазина.
– Ну спасибо, дочка, что поговорила со мной. У меня друзей-то много здесь – вон и в клуб для пожилых людей хожу, в шахматы там играем, в шашки, кино всякие обсуждаем, а вот молодых не вижу совсем. Только вот ребятки приезжают из патронажной службы, но у них-то времени нет. Так, дела сделали и дальше поехали. Хотя мне-то вообще ничего не надо. Сам еще ого-го. Хочешь киви? На, возьми. Чего-то я много купил. Мне одному и не съесть столько.
И протянул мне несколько спелых прохладных плодов…
После этой встречи я шла домой в смешанном настроении. С одной стороны, этот боевой, деятельный дедулька вызывал только положительные эмоции. С другой… Какая-то мысль крутилась в голове и не давала покоя. Что-то, связанное с фруктами определенно.
Киви? Да нет, дело не в них. У меня на киви аллергия, и в моей семье это общеизвестный факт. Но что-то явно имеющее отношение к фруктам. Такое ощущение, что подсознание пыталось вытолкнуть на поверхность какую-то очень важную именно сейчас информацию.
В голове проскакивали обрывки воспоминаний, которые никак не хотели складываться в единый узор. Здесь какой-то проблеск, там – фраза.
Я упрямо перебирала в голове названия фруктов. Дурацкая привычка, оставшаяся еще с детства. Мелькнувшую сиюминутную мысль, пусть даже и ничего не значащую и совершенно пустую, яркой кометой проскочившую в мозгу, нужно обязательно вытащить на поверхность.
И не просто вытащить, а размотать до самого конца весь незамысловатый обычно клубочек ассоциаций и понять причину –
Точно так же, как бывший бомж Карл-Хайнц был уверен, что в жизни одно положительное событие способно запустить цепь позитива, я еще с детства не сомневалась, что мироздание – или как там называется вселенский разум у тех, кто не принадлежит ни к какой религии – постоянно подает нам знаки. Надо только успевать их читать. И не лениться.
Киви, яблоки, бананы, груши. Не то, все не то. Мандарины? Нет, нет и нет. Арбуз? Нет, арбуз – это ягода. А в голове мелькнуло «фрукт». Значит, продолжаем искать фрукт. Зачем-то же сознание подкинуло эту идею. Апельсины… апельсины. Что-то такое пляшет огонечком, кружится, несется перед глазами. Апельсины. «Я никогда не ел апельсины. Люди добрые, поможите, сколько сможете. Я никогда не ел…»
Бинго! Килограмм киви в узловатых стариковских руках напомнил мне совершенно другие руки – замерзшие, шершавые, в грязных разводах детские ладошки. И другие фрукты – апельсины. И еще кубики. Круглые кубики.
В момент, когда мысль оформилась, кто-то наверху переключил тумблер, и вместо мягкой немецкой осени в пурпурных кленовых разводах я оказалась в заснеженной Москве 90-х, в районе метро «Бауманская», в двух шагах от Елоховской церкви.
– Теть, поможите, чем можете. На фрукты, и глазки чтоб полечить! Теть, поможите, – тоненький голосок был едва различим в уличном грохоте. А тут еще колокольный звон…
Мы с подругой и коллегой Катей торопились в метро после какого-то интервью. Она фотографировала, я беседовала. Что-то совершенно неинтересное, сельскохозяйственное или овощное, не помню уже. Не то свеклу куда-то гнилую доставили, не то еще что-то. Это такая текучка, которой никто никогда не хочет заниматься и которую в серьезных газетах поручают начинающим попрыгуньям вроде меня. Школа жизни своего рода. Справится репортер, не потеряет интерес к профессии – значит, годен к строевой, значит, можно его будет потом на серьезные задания выпускать. Закручинится, заскучает – значит, непрофессионал. Настоящий журналист должен уметь справляться с рутиной.
– Теть, поможи инвалиду, чем не жалко. Глаза не видят совсем. Поможи копеечкой, – дернул меня за подол длинной шубы из опоссума чумазый попрошайка лет десяти-одиннадцати. Шуба была куплена на кровью заработанные «рыночные» деньги, и я ею невероятно гордилась. Серебристо-серая с голубоватым отливом, цельнокроенная, с рукавом «фонариком» и отложным воротником, она стоила по моим меркам целое состояние.
Носила я ее обычно только на самые ответственные мероприятия – на театральные премьеры, на важные интервью, где хотелось «блеснуть», и выход в этой шубе на примитивное репортерское задание был моим своеобразным протестом. Моим «фи» несправедливому редакционному руководству, которое вместо того, чтобы доверять мне серьезные журналистские расследования или, на худой конец, посещение помпезных пресс-конференций, направило меня делать заметку про урожай. Ах вы так? Ну ладно. Я и туда как леди оденусь. Чтоб знали!