Крушение
Шрифт:
Войдя к себе, Ромеш потушил лампу и лег.
«Комолу бросить никак нельзя, — продолжал он свои размышления. — А значит, прощай Хемнолини. Итак, решение принято. Пути назад нет и… Прочь все колебания!»
И в то же время юноша чувствовал, что расстаться с Хемнолини для него равносильно смерти. Не в силах больше лежать, он поднялся с постели и вышел на палубу. Но, стоя в ночной темноте, он вдруг понял, что его душевное смятение, его личное горе не заполняют собой всю бесконечность времени и пространства. Усеявшие небосвод звезды мерцают спокойно, — что для них какая-то незначительная история Ромеша и Хемнолини, она их ничуть не трогает!
Глава двадцать седьмая
Было еще темно, когда Комола проснулась. Осмотревшись, она заметила, что около нее никого нет, и тут вспомнила, что эту ночь провела на пароходе. Тихонько приоткрыв дверь, девушка выглянула наружу. Над молчаливой водой тонкой пеленой стлался легкий прозрачный туман, темнота с каждой минутой все больше расплывалась в сероватую мглу; на восточном краю горизонта, за лесом, расцвела заря, и вскоре стальная поверхность реки запестрела белыми парусами рыбачьих лодок.
Комолу охватила какая-то щемящая безотчетная тоска. Почему осенняя заря не явила сегодня своего сияющего лика, а была будто затуманена слезами? И почему к горлу подступают беспричинные рыдания, а на глаза все время навертываются слезы? Еще вчера она даже не вспоминала о том, что у нее нет ни свекра, ни свекрови, ни знакомых, ни подруг. Что же случилось нынче, отчего она вдруг подумала о своем одиночестве, не видя опоры даже в Ромеше? Почему ей пришла в голову мысль о собственной слабости и о величии расстилающейся перед ней вселенной?
Комола долгое время тихо стояла в дверях. Вода уже заискрилась, словно поток расплавленного золота. Матросы взялись за работу, застучала машина. К берегу гурьбой сбежалась деревенская детвора, спозаранку разбуженная грохотом якорных цепей и постукиванием машины.
От этого шума Ромеш проснулся и, поднявшись с постели, направился к каюте, где спала Комола. Девушка вздрогнула и еще плотнее укуталась в покрывало, будто стараясь укрыться от Ромеша.
— Ты уже умылась, Комола? — спросил он.
Девушка, вероятно, не могла бы объяснить, почему вдруг рассердилась на Ромеша за этот вопрос, но она действительно рассердилась и, отвернувшись, лишь отрицательно покачала головой.
— Скоро все встанут, а ты до сих пор не готова, — продолжал он.
Комола ничего не ответила и, сняв с кресла свежее сари и полотенце, быстро прошла мимо Ромеша в ванную. Нельзя сказать, чтобы его утреннее посещение и некоторую заботливость Комола сочла совсем ненужными, но что-то было в них оскорбительное, она почувствовала, что Ромеш в отношениях с ней не желает переступать намеченную границу. Как уже говорилось, она не жила в доме свекра, почтенные родственницы не учили ее застенчивости, и она не знала, в каких случаях полагается закрывать лицо покрывалом. Но едва увидев перед собой Ромеша, девушка вдруг ощутила, что все в ней словно замерло от стыда. Комола выкупалась, вернулась в комнату и занялась своими обычными хозяйственными делами. Она достала ключи, завязанные в уголок свешивающегося с плеча сари, открыла чемодан, где лежали ее платья, и тут взгляд ее упал на маленькую шкатулку для денег. Вчера эта шкатулка составляла
— Ты что, привидение нашла в пустой шкатулке? — спросил Ромеш, входя в каюту. — Что так притихла?
— Возьми, это твое, — сказала девушка, протягивая ему шкатулку.
— А что мне с ней делать?
— Когда тебе что-нибудь понадобится, дашь мне денег, и я куплю.
— А тебе самой разве ничего не нужно?
Пожав плечами, Комола уклончиво ответила:
— Зачем мне деньги?
— Немного найдется людей, которые могли бы искренне повторить эти слова, — рассмеялся Ромеш. — Однако, Комола, если тебе не нравится эта вещь, подари ее кому-нибудь, а мне она не нужна.
Комола молча положила шкатулку на пол.
— Послушай, Комола, — проговорил Ромеш, — скажи мне правду: ты сердишься на меня за то, что я не докончил сказку?
— Кто тебе сказал, что я сержусь? — опустив голову, произнесла девушка.
— Если не сердишься, оставь у себя эту шкатулку. Тогда я поверю, что ты сказала правду.
— Пусть даже я и не сержусь, но зачем мне оставлять ее у себя? Ведь это твоя вещь — ты ее и храни.
— Да не моя это вещь! Ты знаешь, тот, кто отбирает подарки, после смерти обязательно превращается в привидение.
Опасения Ромеша стать привидением вызвали у Комолы взрыв смеха.
— Не может быть, чтобы тех, кто отбирает подаренное, превращали в привидение, — все еще смеясь, заявила она. — Я никогда об этом не слышала.
Ее неожиданный смех положил Начало их примирению.
— От кого же ты могла услышать о подобных вещах? — спросил Ромеш. — Вот как только увидишь привидение, обязательно спроси его, и оно ответит тебе, правда это или нет.
Комола даже привстала от любопытства.
— Нет, серьезно, ты когда-нибудь видел настоящее привидение?
— Настоящих не видел, а поддельных множество. На свете вообще трудно найти что-нибудь настоящее.
— Почему же? А вот Умеш говорит…
— Умеш, это еще кто такой?
— Да тот мальчик, который едет с нами. Он сам видел привидение.
— Ну, я, конечно, не могу соперничать с Умешем в таких вопросах, придется мне согласиться с ним.
Тем временем, после продолжительных усилий команде удалось снять пароход с мели. Он едва отошел от берега, как вдруг там показался человек с корзиной на голове. Он бежал вдоль берега и, размахивая руками, просил остановить пароход. Но капитан не обратил ни малейшего внимания на отчаянные просьбы опоздавшего. Тогда человек умоляюще закричал Ромешу:
— Бабу, бабу!
«Он, видимо, принимает меня за главного», — подумал Ромеш и знаками дал понять, что остановить пароход не в его власти.
— Да это же Умеш! — вдруг воскликнула Комола. — Нет, нет, не бросайте его, пожалуйста, возьмите его!
— Но ведь по моей просьбе пароход все равно не остановят, — заметил Ромеш.
Огорчению Комолы не было предела.
— Скажи, чтобы остановили, попроси, ведь мы близко от берега.
Тогда Ромеш обратился к капитану с просьбой остановить пароход.