Крушение

Тагор Рабиндранат

Заглянул он в жилище Ромеша в Колутоле и тоже кашел его пустым. Тогда, придя в дом Онноды-бабу, он объявил Джогендро, что Ромеш сбежал и ему не удалось его задержать.

— Как все это произошло? — спросил Джогендро.

Окхой рассказал всю историю своих странствий.

Бегство Ромеша с Комолой при появлении Окхоя лишь укрепило подозрения Джогендро.

— Но все эти аргументы для нас совершенно непригодны, — заметил Джогендро. — Не только Хемнолини, а даже и отец повторяет одну и ту же глупость: он не потеряет доверия к Ромешу, пока сам все не услышит из его собственных

уст. Дело дошло до того, что, приди сейчас Ромеш и заяви, что в данный момент ничего рассказать не может, отец и тогда, ни минуты не задумываясь, согласится на его свадьбу с Хемнолини. Я нахожусь в очень затруднительном положении. Отец не желает допустить, чтобы дочь страдала, и Хем близка к тому, чтобы капризно заявить: «Все равно выйду замуж только за него, пусть даже у него есть жена». Весьма возможно, отец согласится и на это, лишь бы не причинить ей малейшего огорчения. Теперь, как видишь, нам остается одно: надо выудить у Ромеша признание как можно скорей и любым способом. Тебе, Окхой, нельзя опускать руки ни в коем случае. Я и сам принял бы участие в этом деле, но мне в голову не приходит ни одного хитроумного плана, разве что просто с ним подраться. А теперь, Окхой, прежде всего поди умойся, нельзя пить чай в таком виде.

После умывания Окхой уселся за стол и задумался. В это время в комнату вошел Оннода-бабу, ведя под руку дочь. Однако при виде Окхоя Хем немедленно повернулась и вышла.

— Нехорошо поступает Хем, — раздраженно заметил Джогендро. — Ты не должен потакать ее бестактностям, отец, надо заставить ее вернуться. Хем! Хем!

Но Хемнолини уже была наверху.

— Джоген! Ты лишь портишь мне все дело, — заметил Окхой. — Не говори ей обо мне ни слова. Время — великий исцелитель, а прибегая к насилию, можно все погубить.

С этими словами Окхой допил свой чай и ушел.

Окхоя нельзя было обвинить в недостатке терпения. Он не оставлял раз задуманного, даже если обстоятельства складывались против него. Горячность вовсе не была в его характере. К тому же он не принадлежал к числу гордецов, которые с умным видом пускаются в рассуждения о высоких материях. Да и никакие оскорбления или неприязнь его не смущали. Вообще он действительно был человек терпеливый и сносил все, как бы с ним ни обращались.

Когда Окхой ушел, Оннода-бабу снова привел Хемнолини к чайному столу. Румянец сбежал с ее щек, под глазами легли темные тени.

Девушка вошла с опущенными глазами. Она не могла поднять их на Джогендро, зная, что брат зол и на нее и на Ромеша и сурово их осуждает. Потому-то и не решалась она встретиться с ним взглядом.

Любовь, поддерживая в Хемнолини веру, перед голосом рассудка оказывалась бессильной. Еще позавчера, показав перед Джогендро непоколебимую уверенность в Ромеше, девушка, оставшись темной ночью в спальне наедине со своими мыслями, уже не была так спокойна.

Сначала она, разумеется, ничего подозрительного в поведении Ромеша не видела и, верная данному ему обещанию, не допускала в своем сердце никаких сомнений. И тем не менее они все настойчивей одолевали ее.

Как мать, защищая от смертельной опасности дитя, обеими руками прижимает его к груди, так и Хемнолини изо всех

сил старалась удержать в сердце веру в Ромеша, уберечь ее от всех враждебных доводов. Но, увы! Порой силы могут изменить нам.

Эту ночь Оннода-бабу провел в комнате, соседней со спальней Хемнолини. Он слышал, как беспокойно ворочается дочь, и то и дело заглядывал к ней. Но на вопрос:

— Тебе не спится, дорогая?

Неизменно получал ответ:

— А ты почему не спишь, отец? Я-то уже засыпаю… сейчас вот и усну!

На рассвете Хемнолини поднялась на крышу. Все двери и окна в квартире Ромеша были закрыты.

С востока, из-за гряды белоснежных горных вершин, медленно вставало солнце. Этот вновь загоравшийся день вдруг показался девушке до того тусклым и лишенным всяких надежд, что она присела в уголке крыши и, закрыв лицо руками, горько зарыдала. Некому теперь приходить к ней, некого ждать к чаю. Нет уже и радостного сознания того, что близкий ей человек находится рядом, в соседнем доме.

— Хем! Хем!

Хемнолини поспешно встала, вытерла глаза.

— Что, отец? — откликнулась она.

Оннода-бабу подошел к дочери и, ласково гладя ее по спине, сказал:

— Сегодня я поздно проснулся.

Всю ночь тревожился Оннода-бабу за Хемнолини, сон бежал от него, и он задремал только под утро. Но как только солнечные лучи коснулись его глаз, он быстро встал, умылся и отправился проведать дочь. Комната ее оказалась пуста. Тогда он поднялся на крышу. Вид одинокой Хемнолини заставил сердце Онноды-бабу сжаться.

— Пойдем пить чай, дорогая! — сказал он.

Девушке не хотелось сидеть за столом против Джогендро, но она знала, как всегда расстраивают отца малейшие отступления от обычного порядка. К тому же она ежедневно собственноручно наливала отцу чай и не хотела лишать его этой небольшой услуги.

Поэтому, когда утром Оннода-бабу пришел звать ее к чаю, она оперлась на его руку и направилась в столовую.

Спустившись вниз и еще стоя за дверью, Хем услышала, что Джогендро с кем-то разговаривает. Сердце в ней дрогнуло, она подумала, что это Ромеш, — кто же другой мог прийти к ним так рано!

Неверными шагами вошла она в комнату, но увидела Окхоя и, не в силах с собой справиться, выбежала вон.

Оннода-бабу вторично привел ее в столовую, Тогда, придвинувшись поближе к отцовскому креслу, опустив голову, она занялась приготовлением чая.

Поведение Хемнолини выводило Джогендро из себя. Он не мог равнодушно смотреть, как страдает сестра из-за Ромеша. Но возмущение его возросло еще больше, когда он заметил, что Оннода-бабу сочувствует ее горю, а Хем хочет укрыться под сенью отцовской любви от всего мира.

«Как будто все мы преступники! — думал он. — Мы, которые лишь из любви к ней стараемся выполнить свой долг, заботимся о ее счастье, устраиваем ее судьбу!.. И что же в ответ? Ни тени благодарности, нас еще обвиняют. Что касается отца, он вообще ничего не понимает в делах. Настало время не заниматься утешениями, а нанести решительный удар; отец же из жалости к Хем все отдаляет от нее неприятную правду».

— Знаешь, отец, что случилось? — обратился Джогендро к Онноде-бабу.