Крушение

Еленин Марк Соломонович

Пользуясь случаем, Украинское Правительство подтверждает еще раз неоднократно выраженное стремление к мирным отношениям и мирному сотрудничеству с Болгарским Правительством».

ИЗ ГАЗЕТЫ «ПОЛИТИКА» ОТ 14 МАРТА 1922 ГОДА

«Член Народной Скупщины от Земледельческой партии Милош Москавлевич внес правительству интерпелляцию по поводу русской армии и генерала Врангеля: «Кто такой барон Врангель и признает ли его наше правительство как главу русского правительства и главнокомандующего русской армией? — заявил депутат. — Если правительство Врангеля не признает, то как он может иметь в Королевстве СХС своего военного агента и другого своего помощника в Белграде, который управляет судьбой русских эмигрантов и имеет влияние на Державную комиссию, являющуюся нашим государственным учреждением для помощи русским? Известно ли Вам, что местопребыванием так называемого «Русского совета» при главнокомандующем русской армией является София, а его духовный

центр — в Берлине, в то самое время как главнокомандующий русскими войсками находится в Белграде и член этого совета от эмигрантов в Югославии П. В. Скаржинский, вместе с еще двумя представителями Врангеля, был на монархическом съезде в Рейхенгале в прошлом году, который вынес решение произвести реставрацию империи и бороться за уничтожение всех послевоенных договоров, в которых наша земля так заинтересована? Находится ли наше государство в состоянии войны с Россией, с какого времена и вследствие каких причин? Если нет, кто позволил агентам барона Врангеля производить регистрацию эмигрантов и все другие приготовления для вооруженного нападения на Россию с нашей территории? Известно ли Вам, каким гонениям подвергаются все те русские, которые не желают быть орудием авантюристических замыслов барона Врангеля и его помощников? Если Вы всего этого не одобряете, то думаете ли Вы для защиты наших жизненных отношений с демократической Россией принять меры для прекращения отравления нашего общества со стороны этих последних остатков мрачного периода русской истории?..»

Министр иностранных дел Пинчин в своем ответе заявил: «Генерал Врангель пользуется здесь правом гостеприимства. Его пребывание не носит ни политического, ни военного характера. Мы не признали Врангеля, когда он был главой русской армии и победоносно двигался на Москву. Мы не признали его и теперь... Мы не можем допустить, чтобы на нашей территории подготавливалось или было произведено какое-либо выступление против России. Подобное выступление, подготовленное на нашей почве, вовлекло бы нас в войну с Россией, которая никогда не будет пользоваться сочувствием сербского народа, несмотря на то что большевики — властители России... Мы воздерживались от принятия на себя каких-либо обязательств, которые могли бы вовлечь нас в войну с Россией. Нам ничего не известно о деятельности русских эмигрантов, о которых говорил автор запрос си Если б такая деятельность происходила под иностранным влиянием и если б подготовлялось выступление, например против нашего государства, то правительство приняло бы энергичные меры против таких выступлений...»

Глава двадцатая. БЕЛГРАД. АУДИЕНЦИЯ В КОРОЛЕВСКОМ ДВОРЦЕ

Отношения Врангеля и Александра Карагеоргиевича складывались сложно и весьма неоднозначно. Бывший регент Сербии и главнокомандующий ее армией в мировую войну, став королем и правителем государства сербов, хорватов и словенцев, начал активно проводить шовинистическую великосербскую политику, опираясь на Францию. У него своих дел и своих проблем было по горло: сколачивание молодого королевства, дипломатические усилия, укрепление администрации и армии, строительство дорог, борьба с хорватскими и македонскими сепаратистами^[27]. Много повседневных забот, самых разнообразных: молодому королю все казалось одинаково важным и ответственным. Не удивительно, что порой он забывал о Врангеле, не уделял ему должного внимания, хотя в его политических планах армии, осевшей на его землях, отводилась активная роль. Разумеется, в рамках, дозволенных Антантой. Но не вечно же будет существовать этот союз стран Согласия! Международная обстановка может обостриться, может измениться после каждой европейской конференции. Говорят, она будет экономической, но это никого не обманывает! Издавна проигравший в войне платит долги, незаметно вооружаясь, думает о реванше. Врангель импонировал Александру. Как человек военный, король понимал русского командующего, его неколебимое стремление во что бы то ни стало сохранить армию, попавшую в жернова мировой политики, в борьбу различных партий и прожженных дипломатов. Александр сочувствовал ниспровергнутому дому Романовых, сочувствовал и монархическим идеям государственности: он сам строил королевство в условиях всеобщего послевоенного либерализма, разгула народной стихии, требующей всевозможных свобод и опирающейся на расшатанную экономику, слабость государственных аппаратов и дурной пример Советской России. Он поддерживал белую эмиграцию и Врангеля, хотя они доставляли ему немало хлопот и политических осложнений. Особо усилились эти осложнения в последнее время в связи с Генуей и все более заметным расколом между Врангелем и русскими монархическими кругами, которые нашли приют в его стране и поддерживаются верхушкой православной церкви.

Впервые после приезда главнокомандующего из Константинополя правитель Королевства сербов, хорватов и словенцев приглашал его на прием сам. Необходимость беседы назрела. Нужно было обсудить ряд безотлагательных вопросов и выработать мнение по каждому из них. Хотя, если отбросить дипломатический этикет и называть все вещи своими именами, не столько обсудить эти вопросы, сколько проинформировать о них Врангеля, познакомить со своими решениями, потребовать полного принятия их и неуклонного исполнения. Вопросов было несколько — первоочередных, связанных с русской армией в Болгарии; с местными проблемами; с Генуэзской конференцией. Аудиенция была назначена на два часа пополудни, Александр приказал: через полчаса прервать их беседу, считая это время достаточным для инструктирования (так он назвал про себя суть встречи) главнокомандующего русской армией. А чтоб беседа не выглядела по-государственному

официальной, решил он принять Врангеля не в зале, не в кабинете, а в отдаленной комнате, где любил пить кофе с людьми, которым покровительствовал, либо с теми, отношения с которыми предпочитал не афишировать. Прием в «кофейной» комнате имел как бы двойной смысл. Аудиенция, данная здесь, означала проявление монаршей доверительности, в которой было и некоторое пренебрежение. Для приема титулованных особ имелись парадные залы.

Врангель ехал во дворец. Впереди лакированного ландо верхом — донские казаки-конвойцы. Парой жеребцов — таких белых, что издали казались голубыми, — правил огромный, гориллоподобный казачина, широкоплечий и широкозадый, неопределенного возраста, с бородой веником, из-под которой виднелись три «Георгия» и две медали. На заднем сиденье, рядом с величественным главнокомандующим — подтянутый и напряженный, как хлыст, фон Перлоф. Сзади, в закрытом автомобиле — охрана, поручики Дузик и Петровых (вот где пришлось встретиться и объединиться!) и еще двое сотрудников «Внутренней линии».

Кони веером отворачивали в стороны морды, по-ле-бединому клонили к земле шеи, красиво и чуть замедленно выбрасывали ноги — точно на параде. Что-то мелодично позвякивало. Буграми ходили мускулы под начищенной глянцевитой кожей. Подбоченившись, Врангель безучастно глядел вверх и вправо — на окна верхних этажей и крыши, — продолжая разговор с разведчиком. Фон Перлоф докладывал о Кутепове и о положении в Болгарии.

— «Народный сговор», ваше высокопревосходительство, непопулярен. У него мало сторонников, и открытое выступление, а тем более вооруженное, обречено на провал, — говорил контрразведчик в гусиный затылок командующего, испытывая растущее неудобство оттого, что не видит выражения его лица. — Кутепов, втягивая в заговор армию и тем дискредитируя ее, делает непопулярной в народе саму идею славянского движения. Подобное незамедлительно перекинется и на здешнее королевство. И так наша армия весьма непопулярна. Симпатии простолюдинов на стороне Советской России.

— Когда, в какие времена мнение простолюдинов определяло ход истории? — Врангель едва заметно дернул головой, приветствуя какого-то офицера, отдавшего ему честь, и всем корпусом повернулся к Перлофу. — Кутепов, как кабан, идет напролом. Чудесно! А его офицеры? Ближайшее окружение?

— Окружение у генерала Кутепова, как всегда, безмолвствует. У него не поговоришь! Впрочем, по моим данным, многие горячие головы рвутся «в дело», засиделись.

— Пусть порезвятся, молодцы. — Врангель устало прикрыл глаза, улыбнулся своим далеким мыслям и тут же стал серьезным. — Я уверен: Кутепов вновь провалится и сядет в лужу. Это охладит его вождизм и сепаратистские настроения. Да-с! Хорошо, если он провалится и болгарские лапотники разоружат его так же, как петроградская чернь в семнадцатом году, возле Таврического дворца. Вы подумайте, что требуется сделать. И весьма срочно. Необходимо подбросить соответствующую информацию союзникам, в газеты.

— Новаше высокопревосходительство! — не скрыл изумления Перлоф. — Это весьма ослабит армию. Поставит ее под удар.

— Нет, нет, мой генерал! Армию — нет! Надо сделать так, чтоб удар пришелся по Александру Павловичу и его штабу. Пусть их там попугают, потрясут. Не сдохнут!.. А чуть позднее мы с вами придем к ним на выручку. Вероятно, это объяснит еще раз господину Кутепову, кто есть кто? Вам что-то неясно, генерал? Вы задумались?

— Есть все же определенный риск, ваше высокопревосходительство. — Перлоф, отлично знавший своего шефа, тщетно старался скрыть изумление: главнокомандующий делал шаг, достойный Талейрана. — Широкая кампания левой прессы... Возможно, арест и интернирование штаба... Секретные документы верховного командования, — стараясь придать голосу силу и убежденность и в то же время неприкрытое беспокойство, выговаривал он. — Представляете радость всех наших врагов — от большевиков до Ллойд Джорджа? И как поведут себя люди из штаба корпуса? Туркул? Скоблин? Сам Кутепов? Надо быть осторожным. Призываю вас!

— Я взвесил, генерал. И решил. От вас зависит лишь быстрая информация союзникам и прессе. Фильтруйте ее, фильтруйте! Сколько угодно: я вполне доверяю вам.

«Бог мой! — сообразил внезапно контрразведчик. — Да он боится главного своего сподвижника больше, чем самого Ленина! Вот и вся дипломатия, вся политика».

Они подъехали к королевскому дворцу. Впереди, возле будок, стояли пестро одетые двухметровые часовые... Перлоф, конвойцы и охранники из «Внутренней линии» остались на улице. Полированная пролетка с кучером была пропущена ко входу. Врангель, холодно и величественно посмотрев по сторонам, замедлил шаги, чтобы дать возможность адъютанту, начальнику караула, мажордому («Черт знает, кого они там вышлют навстречу?!») встретить его. Однако никто почему-то не появлялся. «Начало аудиенции не предвещает ничего хорошего, — мелькнула мысль. — Впрочем, и сам дворец, и нравы здесь с момента моего последнего визита, вероятно, изменились оттого, что этот выскочка Александр стал наконец королем. Скотоводы останутся скотоводами». Короткие размышления ободрили Врангеля, и он твердо шагнул к дверце, которая будто сама по себе раскрылась, пропуская главнокомандующего.

Трое придворных низко поклонились Врангелю. Офицер — неизвестно в каких чинах, — в круглой шапочке с белым, торчком, плюмажем, гусарском ментике с меховой оторочкой, наброшенным на левое плечо, с игрушечной сабелькой, отдал ему честь и пригласил следовать за собой. По широкой беломраморной лестнице, устланной алым ковром, они поднялись на второй этаж и двинулись анфиладой комнат — небольших, полупустых, небогато обставленных. «Все не по протоколу, — подумал Врангель. — Встречают, точно бедного родственника, точно просителя. Я ему покажу просителя! Благодетели! Сами за счет французов существуют! Сами нищие! Лапотники!..»