Крутые повороты
Шрифт:
— А чем? — спросил Азаров.
— Стоклеточными шашками.
— Почему? — удивился Азаров.
— Сколько у нас в стране шахматистов? — сказал Попов. Тысяч сто… Да? А стоклеточников?.. В лучшем случае тысяча… В сто раз легче стать чемпионом.
— А зачем? — удивился Азаров.
— Затем, что у нас обожают любых чемпионов, — сказал Попов. Хоть в городки… Давно бы уже выбрались из этой коммуналки» — он обвел комнату рукой.
— Мне и сейчас предлагают, — сказал Азаров.
— Что?
— Перейти на «Красный
— Уйти с кафедры? — спросила испуганно Наташа.
— Квартира же! — сказала Катя.
Попов наморщил лоб. Спросил:
— Оклад?
— Сто восемьдесят.
— Никакого резона, — объяснил Попов. — Кооперативную квартиру тебе хоть сегодня дадут… Потому что Катя… — он не договорил. — Так?
Ответил не Азаров, а сама Катя.
— Ну так, — совершенно спокойно согласилась она. — И что же?
— Сколько первый взнос? — спросил Костя.
— Две тысячи двести, — сказал Азаров.
— Считай, — предложил Костя. — На заводе — сто восемьдесят. А на кафедре, после защиты, триста… Автоматизация «Красного витязя» — готовая диссертация… Разница — сто двадцать в месяц. В год — тысяча четыреста сорок. Два года — две тысячи восемьсот восемьдесят…
Катя вдруг звонко рассмеялась.
— Ты что? — спросил Попов.
— Нет, ничего, — смеясь сказала Катя.
— А где я сейчас возьму? На первый взнос? — спросил Азаров.
— Я тебе дам, — сказал Попов.
— Откуда у тебя? — удивился Азаров.
— Наследство, — усмехнулся Попов. — У матери после смерти сберкнижка обнаружилась. Копила на черный день.
— А когда я отдам? Неизвестно?
— Не имеет значения, — сказал Попов. — Деньги мне пока не нужны… И не предвидится, чтобы понадобились…
Попов спешил куда-то по институтскому коридору.
На стуле сидел муж Наташи Сережа Васильев. На коленях он держал футляр с духовой трубой.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здравствуйте, — сказал Попов и остановился.
— Наташу жду, — пожаловался Сережа Васильев. — Принимает зачет, а мне вот… — он показал на футляр. — Опаздываю.
— Сейчас узнаю, — сказал Попов и открыл дверь в аудиторию.
Наташа сидела за столом и, подперев рукой подбородок, слушала студента. Тот говорил свободно, очень уверенно.
— Прекрасно, Фомин, — сказала Наташа. — Глубоко, серьезно… Слушать вас — одно удовольствие…
Вошедший Попов посмотрел на студента и, кажется, сильно удивился. Студент покосился на Попова и отвернулся.
— Это его зачетка? — спросил Попов.
— Да, — сказала Наташа. Она ничего не понимала.
Попов взял зачетку, опять посмотрел на студента.
Тот сидел отвернувшись.
— Это ваша зачетка? — спросил Попов. Студент молчал. — Значит всегда были Пархоменко, а сегодня с утра — Фомин. Перекрестились?
Наташа удивленно вскинула брови.
— Воспользовались
Студент молчал.
— Пархоменко, — спросил Попов, — вам известно, как это называется?
…В коридоре Сережа Васильев услышал доносящийся из аудитории громкий голос Попова.
Сережа встал. Заглянул в щелку двери.
Наташа сидела, чем-то вконец взволнованная.
Попов гневно отчитывал студента.
Сережа вошел в аудиторию. Осторожно приблизился к столу.
— Это называется подлог, Пархоменко, — громко говорил Попов.
— Наташа! — робко позвал Сережа Васильев.
Но она даже не посмотрела на него. До него ли ей было?
— Сегодня зачет за товарища сдаете, — говорил Попов, — а завтра? — он вопросительно поднял бровь.
— Наташа, — опять позвал Сережа. — Мы опаздываем… А мне никак нельзя… Я играю…
На него никто не обращал внимания.
Наташа с ужасом смотрела на студента.
— Что же вы молчите, Пархоменко? — спросил Попов.
И тогда Сережа Васильев положил на стол футляр, открыл его, достал трубу и, поднеся ее ко рту, оглушительно рявкнул.
Все ошарашенно обернулись к нему.
— В чем дело? — спросила Наташа.
— Ты же меня не слышишь? — страдая, сказал Сережа Васильев. Он был похож сейчас на большого обиженного ребенка. — Почему ты меня не слышишь?
На кафедре они обсуждали проступок студента Пархоменко.
Держа перед собой лист бумаги, Павел Романович говорил:
— В объяснении Пархоменко пишет, что у Фомина долго и тяжело болела мать… Дважды ему уже давали отсрочку… Чтобы не брать ее в третий раз…
— А почему? — спросил Попов.
Ольга Петровна снисходительно посмотрела на него.
— Вы сами-то были когда-нибудь студентом? — спросила она.
— Был, Ольга Петровна, — спокойно, даже благожелательно сказал он. — И у меня тоже тяжело болела мать… Вы знаете, на втором курсе я поступил на кафедру к Павлу Романовичу лаборантом… На полставки… Сорок пять рублей — стипендия, тридцать пять — зарплата… И на эти деньги один тянул всю семью… Больную мать и сестру-школьницу… Но зачетов за меня, Ольга Петровна, никто никогда не сдавал… Так? — он смотрел на нее. — Так или не так?
Наступила пауза.
— Костя, — спросил старик Никитинский, — что же вы предлагаете?
— То, что они заслужили, — сказал Попов.
— Неужели… исключить? — спросила Ольга Петровна и покачала головой.
Попов сидел неподвижно.
— Есть деканат, заведующий кафедрой… — сказал он. — Пусть решают.
В комнате воцарилось молчание.
Наташа со страхом смотрела на Попова.
— Не знаю… — Павел Романович пожал плечами. — Четвертый курс… И потом вина их все-таки разная. Одно дело — Фомин, другое — Пархоменко…