Крылатая гвардия
Шрифт:
Мне не раз приходилось слышать на командном пункте его телефонные разговоры с дивизионным начальством. Начштаба полка весьма категорично добивался своего - и, к примеру, на задание уходила не пара, как требовали сверху, а четверка или шестерка истребителей. Обычно это происходило в конце дня, когда летчики буквально никли от усталости.
Положив трубку на аппарат, он смотрел на нас и радостно посмеивался:
– Вот так-то! А то, это самое, лети парой против половины германской авиации...
И, заглядывая в график боеготовых машин, простодушно говаривал:
– Дошло, соколики?
Как-то Белобородое подсчитывал так со мной наличие исправных машин, и тут на КП зашел Иван Кожедуб.
– Легок на помине... Иван, - обращаюсь я к товарищу.
– Рекомендуют пощипать немчуру. У меня звено в готовности. Как ты?
– Я - как штык. Сам идешь?
– В паре с Рыжим. И пара Тернюка.
– Порядок, - удовлетворенно кивает Иван.
– Тогда я и Муха с вами.
Доволен и я: лететь на задание с такими бойцами - просто радость!
– Значит, решено, поднимаемся шестеркой. Амелин остается в резерве начштаба...
И вот в районе патрулирования появились шесть "фокке-вульфов". Высота примерно одинаковая, поэтому я делаю попытку затянуть противника на вертикальные маневры. "Фоккеры" стремятся увлечь Ла-5 в глубь своей территории, но им это не удается. Вот так некоторое время прощупываем силы и возможности друг друга. Постепенно активность вражеских истребителей повышается. Сближение на дистанцию огня становится все чаще, но гитлеровцы умело защищаются. Видно, что летчики они бывалые, опытные. Однако осторожничать надоедает, и Кожедуб не выдерживает первым:
– Кирилл, врежем?!
– Я - за!
– летит в эфир мой незамедлительный возглас.
"Лавочкины" закружились с еще большей энергией. Радиусы атак становятся минимальными, от перегрузок темнеет в глазах, и немцы, не выдержав предложенного темпа боя, уходят восвояси.
Мы по-прежнему барражируем над своими войсками, зорко следим, не появятся ли вновь вражеские самолеты. Но их нет.
Пара Кожедуб - Мухин органически влилась в четверку моей эскадрильи будто мы век вместе летали!
А в этом бою мне особенно понравился Мухин. Летчик не просто тащился за своим ведущим, а мастерски маневрировал с учетом возможных действий противника: как только "фоккер" приближался к Ивану, на его пути ложилась трасса огня от машины Мухина - и фашисту не до атаки.
Привычка, выработанная в полетах, зачастую обретала вторую жизнь на земле. Запомнилось, как во время разговора с товарищами Василий Мухин поворачивал слегка опущенную голову и, как в бою, бросал зоркий взгляд серо-голубых глаз вверх, на собеседника. Войну этот замечательный летчик закончил Героем Советского Союза, сбив девятнадцать немецких самолетов.
Фронтовая жизнь заставляла меня не раз задумываться над ролью командира в управлении боем, иначе и нельзя. Комэск возглавляет группу, свое подразделение и идет впереди него ведущим. Он первым встречает противника и атакует его. Не мало ли это - первым напасть на врага? Бой ведь не единичная атака, это целый комплекс маневров, взаимных действий группы летчиков,
Слетанными экипажами, не раз бывавшими в бою, управлять легко. Командир и летчики хорошо понимают друг друга: маневр ведущего вполне ясен подчиненным, а ему известны возможности, каждого бойца. Получается единая, всеобъемлющая гармония воздушного боя. Принцип фронтовой дружбы - сам погибай, а товарища выручай, - прочно занявший главное место в боевых действиях эскадрильи, окрылял моих товарищей, вселял уверенность при выполнении самых трудных и сложных заданий.
Наша эскадрилья потерь в боях не имела, хотя битых машин бывало немало. Но однажды мы пережили непростительную гибель летчика уже во время возвращения на аэродром. Внезапная атака одиночного охотника вырвала из наших рядов младшего лейтенанта Александра Ивановича Хлебалина.
...В начале октября 1943 года группа возвращалась после удачно проведенного боя, в котором Саша Хлебалин уничтожил фашистский самолет. Прошли Днепр. Вторая половина дня - и солнце у нас сзади. В отсветах его лучей четверки Амелина, замыкающей группу, почти не видно. Прикрываясь рукой от солнца, бросаю взгляд в ее сторону, думаю, не перейти ли амелинской группе на правый фланг...
И- что вижу! Один из наших самолетов крутит бочки... Надо сказать, летчикам иногда в конце боевого задания разрешалось выполнять фигуры сложного пилотажа, но, конечно, не на поле боя и не на маршруте, а уже над аэродромом, под прикрытием своих. Возмущенный бездумной выходкой пилота, приказываю:
– Прекратить выкрутасы! Жить надоело?
И вот не прошло, наверное, и двух минут с момента моего замечания, как самолет Хлебалина атаковал, используя слепящие лучи солнца, Ме-109 (Саша шел замыкающим в четверке). Мы тотчас бросаемся на помощь, но уже поздно. Пара только развернулась, а противника и след простыл. Вот так, можно сказать, по-глупому, случайно оборвалась жизнь летчика-истребителя...
Но бои продолжались. Наш плацдарм на Днепре расширялся. Работы у полка было достаточно. Мне порой приходилось летать и со своей, и с первой эскадрильей. Летчики наших подразделений хорошо понимали друг друга на земле и в воздухе. Никаких проблем, никаких недоразумений в полетах не случалось. Борис Жигуленков, братья Колесниковы, ведомые Алексеем Амелиным, - прекрасные, надежные бойцы!
И вот однажды мы пошли вместе на задание восьмеркой. Они летят сзади и выше, выполняя роль сковывающей группы. Задачу, возложенную на это звено, не назовешь легкой - решительными действиями им придется отвлечь на себя вражеских истребителей и создать этим выгодные условия для прорыва моей группы к бомбардировщикам противника.
Запрашиваю представителя авиации на командном пункте о воздушной обстановке в районе:
– Есть ли самолеты над целью? Как погода? С земли отвечают:
– Над нами чисто. Слышен шум моторов - подходят бомбардировщики противника. Торопитесь!