Крымская война
Шрифт:
«Гроза двенадцатого года», когда русские полки шли к Москве мимо Царского Села, произвела неизгладимое впечатление на всех без исключения лицеистов. Юность Горчакова была овеяна победами русского оружия, и гордость за отечество переполняла его сердце. Молодой Горчаков ещё глубже и острее полюбил культуру своего народа, его язык, славное героическое прошлое. В 1815 году он писал своему дяде сенатору А.Н. Пещурову, что очень любит французский язык, но тут же добавлял: «Но я к нему не пристрастен до той степени, чтобы пренебречь отечественною словесностью. Нет, я не столь ослеплён, чтобы не чувствовать всех достоинств языка, обильнейшего, благозвучнейшего, богатейшего; люблю подчас заняться нашими писателями, восхищаться их вымыслам, научаться их наставлениями, и нередко французская книга принуждена уступить в руках моих место русской». Характерно, что
Задолго до окончания Лицея Горчаков твёрдо определил род своей будущей деятельности. В апреле 1816 года он писал А.Н. Пешурову, что военная служба его не привлекает: «Без сомнения, если бы встретились обстоятельства, подобные тем, кои ознаменовали 12-й год, тогда бы и я, хотя не без сожаления, променял перо на шпагу. Но так как, надеюсь, сего не будет, то я избрал себе статскую и из статской, по вашему совету, благороднейшую часть — дипломатику».
Да, молодой выпускник Лицея серьёзно готовил себя к дипломатической службе. «Заблаговременно теперь стараюсь запастись языками», сообщает он в письмах. Кроме уже известных ему иностранных языков стал усиленно изучать итальянский. Не довольствуясь этим, Горчаков стремился уже в Лицее приобрести, по его словам, «практические знания» в области дипломатии. Поощряя интересы своего воспитанника, директор Лицея Энгельгард приобрёл в архиве Министерства иностранных дел дипломатическую переписку с прусским правительством. Горчаков и ещё несколько лицеистов стали практиковаться на этих документах, писать депеши, вести журнал переписки и даже изготовлять особые конверты для дипломатической почты («будто мы в настоящей службе», писал он родным с истинно юношеской горделивостью).
9 июня 1817 года в торжественной обстановке состоялся первый выпуск Лицея. Профессор Куницын зачитал постановление о выпуске. Лицеистам объявили назначения на службу: князь Александр Горчаков определялся в Министерство иностранных дел. Всем присвоили чины, Горчаков сделался титулярным советником. Чин этот ныне принято считать мизерным (по известному романсу Даргомыжского «Он был титулярный советник, она генеральская Дочь»). Это неверно: по табели о рангах данный чин точно соответствовал тогдашнему армейскому капитану (по современному — майору), а это, напомним, в 19 лет. Хорошо начал свою карьеру будущий канцлер! Поначалу задание ему выпало не очень ответственным, зато крайне полезным: изучать историю внешней политики России по документам секретного министерского архива (то есть быть в том же положении, как Георгий Чичерин восемь десятилетий спустя).
Каковой же была общая обстановка, когда молодой титулярный советник Горчаков начал службу на дипломатическом поприще? В то время русское Министерство иностранных дел по сути имело двух руководителей: первым статс-секретарём МИД был К.В. Нессельроде, вторым — И.А. Каподистрия, ведавший вопросами восточной политики. Оба статс-секретаря обладали одинаковыми полномочиями и к тому же находились между собой в крайне враждебных отношениях, что ещё более затрудняло руководство внешней политикой страны.
Иоанне Каподистрия, грек по происхождению, состоял на русской службе уже двадцать лет, и ревностно служил России. Но восточной политикой он руководил сравнительно недолго, уже в 827-м его вынудили уйти в отставку. Руководство внешней политикой России на целую треть века перешло к Нессельроде. О нём необходимо сказать несколько слов.
Внешняя политика Российской империи при Александре I (после Отечественной войны) и Николае I во всё время его долгого царствования исходила из сугубо классовых дворянских интересов, находившихся в противоречии с подлинными национальными интересами страны и народа. В течение полувека царизм огромные силы и средства направлял на подавление народных движений в разных странах, поддерживая реакционные правления, и даже тогда, когда это полностью противоречило бесспорным, казалось бы, выгодам для собственной державы. Пресловутый легитимизм, этот дворянский космополитизм XIX века, ставил интересы «законных» правителей выше интересов родины, интересов отечества.
Идеальным исполнителем для подобной космополитической политики был Карл Васильевич Нессельроде. Отечество у него было, разумеется, придуманное, а происхождение — самое нелепое: исторический писатель Юрий Тиняков, неплохо изучивший ту
1780 года рождения, он поступил в 1801 году мелким служащим российской миссии в Берлине, а затем сделал немыслимо быструю карьеру (русского языка не удосужился выучить толком до конца дней своих, а скончался уже на девятом десятке). Считают, что главную роль тут сыграло его присутствие в свите Александра I во время заграничных походов русской армии 1813—14 годов. А вот почему русский император избрал доверенным лицом именно этого авантюриста, а не иного, можно только гадать... Никак нельзя делать упор тут на немецкое происхождение Нессельроде: вспомним того же Каподистрию, да разве его одного! В ту пору в российской дипломатии и в вооружённых силах служило множество лиц иностранного происхождения, и большинство на совесть, а некоторые — даже замечательно (имена известны всем в истории армии и флота, дипломатии, науки, культуры и т.д.). Не в родовом происхождении было дело, а в том, что для Нессельроде и ему подобных равно безразличны были интересы России или Франции, русский народ или германский. Выгоды европейской космополитической элиты — вот тут главное.
Именно этот человек сделался высшим начальником Александра Горчакова в течение почти четырёх долгих десятилетий.
Как водится, свою службу на дипломатическом поприще молодой Горчаков начал с самых низких ступеней, «клерком», так сказать. Сперва поработал в министерском архиве, потом старательного и образованного служащего начали использовать в делах более ответственных. В сентябре 1820 года Горчаков был назначен в сопровождение министра иностранных дел Нессельроде на втором конгрессе Священного союза, который собирался в Австрии, в небольшом городке Троппау, а затем сопровождал Нессельроде на конгрессы Священного союза в Лайбахе (1821 год) и Вероне (1822 год). Разумеется, никакой самостоятельной роли Горчаков там не играл, занимаясь всякого рода бумажной рутиной, которой так много в профессии дипломата. Но от самых скучных поручений не отлынивал, служил старательно. Известно, например, что только из Троппау им было отправлено за три месяца... 1200 донесений в Петербург! Никто, видимо, этих творений никогда не читал, но старательного клерка поблагодарил сам начальник канцелярии МИД: «Немногие из служащих имеют вашу силу знаний и воли». Ну, что ж...
Сметливый клерк не утонул в бессмысленной переписке, он наблюдал, приглядывался, подмечал. Конгрессы Священного союза были в ту пору средоточением мировой политики. На этих ультрареакционных ареопагах пытались решать судьбы мира, а средством стало утопическое стремление остановить всякое движение, навечно сохранить сиюминутный порядок. Как всякая утопия, это было столь же недостижимо, как и вредно.
Не сохранилось никаких сведений, что и как думал молодой Горчаков относительно происходившего. Опыта у него было мало, но талант политика, несомненно, имелся, он впоследствии сумел доказать это. Нельзя не предположить, что молодой дипломат не мог не увидеть пагубных для России последствий политики Священного союза. Когда армия бурбоновской Франции подавляет революцию в Испании, а войска Австрийской монархии — народные движения в Италии, это, так сказать, «их дела». Но вот весной 1821. года началось восстание греческих патриотов против турецкого ига. Греки обратились к России за помощью. После некоторых колебаний Александр I всё же не решился нарушить легитимистские принципы Священного союза и поддержать греков, восставших против «законного государя» — турецкого султана: больше всего император и его окружение боялись дальнейшего распространения революционной «заразы».
Отказ Царского правительства оказать помощь греческим повстанцам нанёс большой удар престижу России на Балканах. А ведь антитурецкая борьба в Греции шла под монархическим флагом, а во главе патриотов стоял не кто иной как Каподистрия — давний и стойкий друг России! Неудивительно, что вскоре вследствие антирусских интриг этот замечательный деятель пал жертвой заговора. В угоду космополитическому «легитимизму» правительство Александра I — Нессельроде вредило национальным интересам страны. Учитывая будущие действия Горчакова на посту главы русской внешней политики, нельзя не признать, что он не извлёк отсюда никаких уроков.