Крыши Тегерана

Сераджи Махбод

— Ну, Данешвар — одна из лучших писательниц, — застенчиво бормочу я, стараясь не смотреть прямо в глаза Зари из страха, что у меня совсем прервется дыхание. — Она хорошая. По сути дела, более чем хорошая — она очень хорошая.

Краем глаза я вижу, как Ахмед качает головой. Зари внимательно слушает.

— А ее муж, — продолжаю я, — Джалал Аль-Ахмед, столь же хорош или даже лучше.

— О, гораздо, гораздо лучше, — подтверждает Ахмед.

— Я… я хочу сказать, может быть, лучше как писатель. Я бы прочитал любую книгу каждого

из них.

Я понимаю, что лепечу что-то невнятное, и умолкаю.

— Да, — говорит Зари. — Я бы тоже прочитала любую книгу Данешвар и Аль-Ахмеда.

Она возвращается к книге. Я знаками показываю Ахмеду, что, как только мы останемся одни, я всыплю ему, а он подмигивает в ответ.

К вечеру собачья конура готова. Мы собираемся уходить, и тут я слышу, как Зари говорит Ахмеду:

— Конечно, для тебя все, что угодно. С удовольствием.

— О чем это вы говорили? — сердито спрашиваю я, когда мы выходим в переулок.

— Я спросил ее, хочет ли она тебя поцеловать, и она сказала, что с удовольствием.

— Ты сукин сын, — говорю я и набрасываюсь на него.

Он бежит к своему дому.

— Ну разве я виноват, что ты такой хорошенький и она хочет тебя поцеловать?

— Заткнись! — гоняясь за ним, ору я. — Ты делаешь из меня дурака.

— Откуда мне знать, что ты не читал «Сувашун»? Ты прочитал все остальные чертовы книги на свете, — говорит он, оглядываясь — не догоняю ли я его.

— Ты сукин сын, — снова ругаюсь я, стараясь лягнуть его. — Я тебя поколочу за то, что ты мне сделал.

— Что же произошло с твоим обетом священному братству боксеров? — поддразнивает меня Ахмед, исчезая в доме.

Рассерженный, я стою под дверью, тяжело дыша и обливаясь потом. Потом слышу из-за стены его голос:

— Так Аль-Ахмед действительно лучше своей жены как писатель?

Несмотря на гнев, я разражаюсь истерическим смехом.

Зима 1974-го. Психиатрическая лечебница «Рузбех» в Тегеране

Я понимаю, что мне снится сон, хотя не знаю, где находится мое тело. Во сне я на лугу с Зари, Фахимех и Ахмедом. Мы бесцельно бегаем, иногда навстречу друг другу, а иногда друг от друга. Зари останавливается и, склонив голову, улыбается мне. Ветер развевает ее длинные волосы. Трава идет волнами, задевая наши колени. Я подхожу к Зари и привлекаю ее к себе. Она в моих объятиях. Я поднимаю ее в воздух, кажется, мы кружимся целую вечность. Я вижу, что Ахмед с Фахимех тоже кружатся. Голос Доктора читает строчки из стихотворения Руми.

В счастливый миг мы сидели с тобой — ты и я, Мы были два существа с душою одной — ты и я. Дерев

полутень и пение птиц дарили бессмертием нас В ту пору, как в сад мы спустились немой — ты и я. [3]

Я вижу Доктора, он уходит от нас все дальше. Зари смотрит на меня, медленно наклоняется и целует в губы. Потом они с Ахмедом встают и идут вслед за Доктором. Мы с Фахимех начинаем безутешно рыдать. Строки Руми постепенно вытесняются монотонным ритмичным распевом.

3

Перевод Б. Гуляева. (Прим. ред.)

Будь у меня ружье, прицелился бы. Будь у меня маска, надел бы. Будь у меня боль, я бы ее спрятал. Будь у меня сердце, я бы им поделился.

Я сосредоточиваюсь на том, чтобы открыть глаза, и снова оказываюсь в инвалидной коляске. Рядом со мной сидит Яблочное Лицо, в другом конце комнаты обнаруживается старик. Я знаю, что просто видел сон, но не в силах вспомнить подробности. Это все равно что пытаться схватить шелк.

— Воды! — шепчу я.

Она спокойно поворачивается ко мне, но блеск в глазах выдает волнение.

— Что ты сказал?

— Я хочу пить, — хриплю я.

Она пробегает глазами по моему лицу, шепчет, что сейчас вернется, и исчезает. Через несколько секунд возвращается с кувшином воды и стаканом.

— Ты очень хочешь пить?

— Очень.

Она наполняет стакан водой, окидывает взглядом мое тело, ссутулившееся в инвалидной коляске.

— Возьми, — поднося стакан, говорит она.

Я протягиваю руку, беру стакан и осушаю его одним долгим глотком. Ее лицо расплывается в ласковой улыбке. Мне кажется, я вижу слезы у нее на глазах, но я не представляю, почему она плачет.

— Где я? — спрашиваю я.

— Ты здесь, — уверенным, но ласковым тоном говорит она.

— Кто ты?

— Разве ты меня не знаешь? — поддразнивает она. — Все меня знают, даже я сама.

— Ты — Яблочное Лицо, — тихо смеюсь я.

Она тоже смеется, но громко.

— У меня болят ребра, — говорю я.

— Знаю. У тебя ничего не сломано, не волнуйся.

Я смотрю на свои руки.

— Почему у меня следы от ожогов?

Яблочное Лицо не отвечает.

— И меня все время мучают кошмары. Я вижу человека со злыми глазами. Кто он такой?

И, пока я рассказываю о своих снах, что-то внутри меня щелкает, выпуская бурю чувств, и я принимаюсь плакать. Яблочное Лицо садится на стул рядом и обнимает меня.

— Поплачь, дорогой. Поплачь.