Крысиные бега
Шрифт:
Покинув вокзал, я заскочил на почту и отбил телеграмму Дмитрию: мол, встречай родственников. Поезд такой-то, вагон такой-то.
Позвонил Киселёву на мобильник. Он извинился и сказал, что дома будет только после шести вечера. Обещал перезвонить.
Я почему-то занервничал. Интересно, как там моя папка?
Поехал домой. Хотя понимал, что там меня уже могут ждать. Но мне сейчас больше некуда было идти. И я пошёл на риск. В конце концов, папки у меня с собой не было, а без папки я для них неинтересен.
6.
На
Я сидел в своей квартире, курил одну сигарету за другой и ждал звонка. Вернее, двух звонков, по обоим телефонам: по одному – от тех парней, которым я должен передать папку, по второму – от Олега Киселёва. Вопрос заключался только в одном: кто позвонит первым. Я даже своеобразное соревнование между мобильниками устроил: побеждает тот, кто зазвонит раньше.
Смутная тревога не покидала меня. Наверное, мне не следовало сидеть здесь, в этой квартире. Но что-то меня удерживало. Я ждал.
Победу одержал «Сименс». Они! Сердце бухнуло в груди и, получив изрядную долю адреналина, погнало его в кровь.
Я вышел на связь.
– Да. – Это было единственное слово, которое я произнёс в этом разговоре. Всё остальное говорили они. Передав подробные инструкции, на том конце дали отбой.
А я всё сидел, прижав трубку к уху, и думал: какие же всё-таки подлянки порой подбрасывает нам жизнь! Не ждёшь, не гадаешь, а она тебе – бац! Да всё по башке норовит, да побольнее…
Инструкции, которые я получил, были для меня полной неожиданностью.
Я взглянул на часы. Семь часов вечера. Пора бы и Киселёву объявиться. Мне сейчас как никогда нужен был его совет. А пока я принялся за сборы. Достал дорожную сумку, покидал в неё смену белья, пару свитеров, тёплые носки (обещали сильные холода), фотоаппарат и кучу всякой походной мелочи. Посчитал наличность – восемь тысяч. Сунул в карман. Взял с собой кредитку «Внешторгбанка», там у меня были кое-какие сбережения. Пригодится, мало ли что. Всё как-то спокойней, когда карман греет кругленькая сумма.
Всё, сборы закончены. Надо уходить, здесь оставаться стало слишком опасно. Поеду к Киселёву без предупреждения.
Но я не успел. В двадцать минут восьмого раздался звонок в дверь. Я вскочил.
Неужели за мной? Вернее, за папкой? Я быстренько прикинул в голове свои активы. Так, жены с сыном нет – это раз. Папки тоже нет – это два. Два козыря, которые я могу разыграть. Во-первых, им нечем будет меня прижать (степень уязвимости близка к нулю). Во-вторых, им нужна папка, а не я. А это значит, что убивать они меня сейчас не будут. Если только из личной неприязни. Хотя тоже вряд ли: ни я их, ни они меня никогда не видели.
При любом раскладе, дверь лучше открыть. А не то, не дай Бог, вынесут. У них это запросто: удар ногой – и дверь летит в коридор.
Прежде чем открыть, я отключил все звуковые сигналы на мобильниках (не хватало ещё, чтобы Олег в этот момент позвонил и тем самым себя засветил!),
На пороге стоял плотный коренастый человек в длинном пальто и шляпе, надвинутой на глаза. Один, больше никого. Признаков враждебности не проявляет, держится свободно, непринуждённо. Лицо скрыто в тени, виден один только силуэт.
Человек поднял руку в знак приветствия, коснувшись пальцами полей шляпы, и шагнул в квартиру. Я невольно сделал шаг назад.
– Разрешите войти?
Показалось? Или я действительно слышал этот голос раньше?
Он сделал ещё шаг. Свет упал на его лицо.
– Ну здравствуй, фотограф, – широко улыбнулся он. – Не ожидал?
Не ожидал – это мало сказано. Даже в самой кошмарной своей фантазии я бы не мог себе такого представить. Да, это был он, полковник Пастухов, собственной персоной. Вернее, бывший полковник.
Человек, которого я хотел убить десять лет назад, но не успел: подорвался на чеченской мине и попал в госпиталь.
Человек, который полгода назад пытался уже убить меня, но вместо этого угодил в лапы ФСБ.
А сейчас он на свободе, и это тревожит меня более всего. За какие такие заслуги он преспокойно расхаживает по Москве? Да ещё набрался наглости завалить прямо ко мне!
Он особенно не церемонился и уже топал по ковровой дорожке прямиком в мою комнату. Я машинально следовал за ним, не зная, как мне поступить дальше. А он уже по-хозяйски развалился в моём кресле, сдвинул шляпу на затылок, ослабил узел галстука.
– Уф, душно! На улице прямо-таки весна.
Я наконец обрёл дар речи.
– Какого чёрта, полковник? Или кто ты там сейчас?
– Послушайте, господин Рукавицын. Давайте забудем прошлое и начнём строить наши отношения с чистого листа. Я к вам по делу.
– Забыть прошлое? Это ты, убийца, предлагаешь мне?! Забыть ту девочку?
– Остуди свой пыл, фотограф. Да, я подлец, мерзавец, негодяй – называй меня как хочешь. Но это всё в прошлом, теперь я другой. Человек ведь может исправиться, не так ли?
– Тебе это не грозит, Пастухов. Такие, как ты, неисправимы.
– Ладно, хватит лирики, Рукавицын. Я уже сказал, что пришёл по делу. И лучше будет, если мы это дело решим полюбовно.
Я усмехнулся.
– Угроза? Что ж, другого я и не ожидал.
– Это не угроза, фотограф, это здравый смысл. Ты отдаёшь мне папку, я тихо исчезаю, и мы всё это забываем, как страшный сон. Как будто ничего и не было.
– Откуда тебе известно про папку?
– Я работаю на Контору.
Опа-на! А ведь всё может быть, чёрт побери! Если это так, тогда многое объясняется. Во-первых, то, что он на свободе. За те преступления, что он совершил, ему не меньше пятнашки светило. Во-вторых, его информированность. О папке могли знать только в ФСБ, да ещё те бандиты, что подстрелили Куценко. А может, он бандит? Да нет, вряд ли. Скорее всего, он говорит правду. Может быть, и не всю правду, но то, что Контора ему «крышует», вполне могло быть реальностью.