Ксанское ущелье
Шрифт:
У подножия холма команды охотников от каждого селения уже состязались в стрельбе по мишени, поднимали одной рукой — кто больше? — специально привезенный двухпудовик, с отчаянными криками и улюлюканием, окруженные зрителями, перетягивали железную цепь…
Князья решили судить скачки сами. Для них, чтобы никого не унизить и никого не выделить, поставили длинный стол, накрытый сообразно случаю, а за ним четыре одинаковых кресла: три для князей, а четвертый — вдруг случится на празднике знатный гость. Тем более
Живописными, нарядными группами разместились княжеские семьи: княгини с дочерями и младшими детьми, с гувернерами и служанками. Стоило кому-то устроиться прямо перед судейским столом, все дружно зашикали, заставили перебраться подальше в сторону: проход к судьям должен быть абсолютно свободным! По нему туда-сюда, как челноки, будут сновать разные распорядители, а главное — смогут подняться за почетными призами будущие победители в борьбе и скачках. А какое же это торжественное получение приза, если на дороге у победителей будут бегать неуемные барчуки со своими собачками?
Амилахвари вышагивал вдоль стола. Не хотелось посылать приглашение губернатору с нарочным, а пришлось. Гиви, шут его дери, опять набрался прежде времени, так что и на лошадь не мог сесть без посторонней помощи. Ну а если он остановится у первого попавшегося духана и явится к Альфтану неприлично навеселе, что тогда спесивый губернатор будет думать об Амилахвари? Нет, хватит одной встречи, когда этот кривоногий Цицнакидзе вывел его из себя.
— Пора, князья, скачки начинать! Люди заждались, — явился снизу седобородый распорядитель.
Цагарели и Цицнакидзе обернули взоры к Амилахвари, не хотели они на сей раз обходить его: больше всех издержался на праздник Черный Датико, он учредил и главный приз — медаль, отлитую из пяти царских золотых, и чистокровный скакун.
— Подождем еще чуток, — сказал Амилахвари. — Может, все-таки подоспеют? Иначе бы мой посыльный давно вернулся!
— Не погубите праздника ожиданиями, светлейшие! — напомнил о себе седобородый. — В народе говорят: чем зря сидеть, лучше кость погрызть.
— «В народе говорят, в народе говорят»… — проворчал, явно угрожая Черному Датико, Цагарели. — В народе говорят и другое: чем плохо торопиться, лучше хорошо не спешить…
Князья натужно рассмеялись: прав был старик, пора начинать, но и не хотелось потакать черни. Они тут хозяева — князья, а не эти нищие. Может, это их лошади сейчас поскачут? Может, их баранов крутят над медленным огнем, давая мясу хорошенько упреть, костям размякнуть?
— Верно сказал Цагарели. Ай, верно! — прищелкнул языком Амилахвари, — Иди, старик, пусть пока потанцует молодежь. Мы дадим знак. Иди.
Старик, недовольно приговаривая что-то
— Смотри, князь, кто-то торопится к нам. Не твой ли гость? — указал Цицнакидзе плеткой на дорогу.
Сердце Амилахвари радостно екнуло. Неужто сбылось? Неужто? И хотя он понимал, что не будет губернатор добираться к нему на праздник один, верхом, без свиты, хотелось верить, что это он и есть.
Каково же было разочарование Амилахвари, когда к судейскому столу бесцеремонно подскакал и мешковато спрыгнул с коня его беспутный зять.
— Да сопутствует вам удача, светлые князья! Да будет с вами вечно неистощимый фарн! [19]
— Проспался? — усмехнулся тесть. — Еще бы часок вздремнул — и уже приехал бы к шапочному разбору.
— Гиви всегда вовремя! — ломался зять, явно зная что-то и набивая цену. — Чем много говорить, лучше немного сделать!
— Уж ты-то, конечно, сделал!
— Сделаю, князь, сделаю. Как вы думаете, что я вам привез? Радости или горести?
19
Фарн — дух удачи, счастья, благополучия (осет.).
— Будь всегда вестником радости, Гиви, — сказал Цицнакидзе и мигнул служке.
Тот мгновенно наполнил вином небольшой рог и подбежал с ним к Гиви. Гиви принял рог и передал служке поводья.
— Спасибо за честь, князья. У меня как раз со вчерашнего раскалывается голова.
Он опустошил рог и, близоруко щурясь, стал осматривать толпу, разноцветно колыхавшуюся у подножия холма.
— Так где же твоя радостная весть, Гиви?
— А-а, — спохватился тот, сладко позевывая, — солдаты полковника Альфтана уложили одного из главарей абреков — Антона Дриаева. Слыхали о таком?
— О-о! Вот это новость! — дружно возрадовались князья.
— Откуда новость, Гиви? — ощипывая прозрачную гроздь винограда, спросил Цагарели. — Из чистого ли источника вода?
— Чище и быть не может. Вернулся нарочный из Гори.
— Вон как! — ухмыльнулся Амилахвари. — Так, оказывается, за мой счет награду получил, негодный?
— Какая разница, дорогой тесть? От меня ты ее узнал или от своего нарочного! Главное, вовремя. Не так ли?
— Ничего больше не говорил посыльный?
— Если бы он еще что-то привез, неужели бы я это за пазухой держал? Я бы с вас, князья, еще магарыч получил…
Цагарели кивнул в сторону горийской дороги:
— Взгляните, господа, еще два всадника!
Все стали рассматривать приближающихся всадников.
— У переднего неплохой конь! — отметил Цицнакидзе.
— Видели бы вы, господа, моего Пестрака, — вздохнул Амилахвари. — Вот это был конь!..