Ксеноцид (др. перевод)
Шрифт:
– И ты избрал карьеру отца, – кивнула Валентина.
– Который, чтобы кормить и одевать семью, подрабатывает на кирпичном заводике. Но я ни в коем случае не бизнесмен, у которого есть семья и дети. Прежде всего семьянин, у которого есть какое-то дело. Лини согласна со мной.
– Лини?
– Жаклин. Моя жена. Она пришла к такому же выводу, только собственным путем. Мы прилежно исполняем свою работу, чтобы обеспечить место под солнцем и уважение общества, но настоящей жизнью мы начинаем жить, когда возвращаемся домой. Мы живем друг для друга, для детей. Так что
– Ты будешь немало удивлен, – пробормотала Валентина.
– О такой жизни скучно читать, – возразил Ольяду. – Хотя жить такой жизнью – самая занимательная вещь на свете.
– Значит, секрет, который ты скрываешь от своих искалеченных жизнью братьев и сестер, заключается в том, что личное счастье превыше всего.
– Мир. Красота. Любовь. И прочие пресловутые абстракции. Может быть, я вижу только их барельефы, но зато они мне близки.
– И научился ты этому от Эндрю. А он знает об этом?
– Думаю, да, – пожал плечами Ольяду. – Хотите, открою мою самую сокровенную тайну? Когда мы остаемся с ним наедине, ну, может, при этом присутствует еще Лини, – так вот, когда мы остаемся наедине, я зову его папой, а он зовет меня сынком.
Валентина даже не пыталась удержать хлынувшие из глаз слезы. Отчасти она оплакивала его, отчасти себя.
– Так, значит, у Эндера все-таки есть дети, – прошептала она.
– У него я научился, что значит быть отцом, и сам стал чертовски замечательным папашей.
Валентина немножко подалась вперед. Пришло время переходить к делу.
– Это означает, что ты больше, чем кто бы то ни было, теряешь, если мы не преуспеем в деле спасения Лузитании. Ты лишишься чего-то поистине прекрасного и чудесного.
– Знаю, – вздохнул Ольяду. – Получается, что на деле я оказался чистой воды эгоистом. Я счастлив, но ничем не могу помочь.
– Ты не прав, – возразила Валентина. – И пока не понимаешь этого.
– Но что я могу?
– Вот мы сейчас поговорим и выясним, что же ты все-таки можешь. Да, Лауро, если ты не против, скажи Жаклин, чтобы перестала подслушивать на кухне, пусть лучше идет сюда и присоединяется к нам.
Жаклин, залившись краской, вошла в комнату и села рядом с мужем. Валентине стало приятно при виде того, как они сразу взялись за руки. У них столько детей, столько забот… Это сразу напомнило ей о Джакте, она вспомнила, как самозабвенно радуется, когда он обнимает ее.
– Лауро, – начала она, – Эндрю сказал мне, что, когда был помоложе, именно ты из всех детей Рибейра проявлял наибольшие способности. Ты еще ребенком выдавал ему целые философские трактаты с необычными идеями и гипотезами. И сейчас, Лауро, приемный мой племянник, у нас как раз возникла нужда в любых, как можно более безумных теориях. Как у тебя обстоят дела с мышлением? Не застоялся ли твой ум со времен детства? Ты все еще продолжаешь изобретать?
– У меня имеются кое-какие разработки, – сказал Ольяду. – Но даже я сам в них не верю.
– Лауро, мы сейчас работаем над барьером скорости света. Мы пустились на поиски души компьютерной личности. Мы пытаемся перестроить
– Но я даже не знаю, какие идеи мог выдвинуть Эндрю, – смешался Ольяду. – Я бросил изучать физику, я…
– Когда мне потребуются конкретные знания, я обращусь к книгам. «Выскажи нам свои соображения, а мы уж разберемся, что годится, а что нет» – примерно так мы обратились к одной очень способной, даже талантливой девочке, живущей на планете Путь.
– Но вы? Вы ведь тоже не физик.
Валентина подошла к компьютеру, одиноко белеющему в углу:
– Можно мне включить его?
– Pois n~ao, – ответил он. «Конечно».
– Как только я включу его, к нам присоединится Джейн.
– Это та таинственная программа Эндера?
– Компьютерная личность, местоположение чьей души мы пытаемся сейчас вычислить.
– А-а, – протянул он. – Может быть, лучше вы мне кое-что расскажете?
– Что известно мне, я и так знаю. Поэтому давай начинай потихоньку. Расскажи нам о тех гипотезах, которые ты выдвигал в детстве, и что с ними стало с тех пор.
Когда Миро вошел в комнату, Квара раздраженно обернулась.
– Вот только не надо, а? – простонала она при виде его.
– Не надо чего?
– Не надо снова толковать мне о долге перед человечеством, перед семьей, – кстати, что-что, а человечество и наша семья вообще никак не связаны друг с другом.
– Думаешь, я пришел за этим? – поинтересовался Миро.
– Тебя послала Эла, чтобы убедить меня. Чтобы я выплакалась на твоем плече и рассказала, как кастрировать десколаду.
Миро попытался отнестись к такой постановке вопроса с долей юмора:
– Но я не биолог. Или ты мне не веришь?
– Не делай из себя милягу-парня, – фыркнула Квара. – Вы хотите лишить десколаду способности передавать информацию от вируса к вирусу, а это же все равно что вырезать ей язык, лишить памяти, лишить всего, что наделяет ее разумом. Если Эле хочется разобраться в этом, пускай изучает то, что изучала я. Мне всего-то потребовалось лет пять работы, чтобы дойти до этого.
– На нас надвигается флот.
– Значит, тебя все-таки подослали.
– И десколада…
– …Вот-вот обойдет все заслоны, которыми мы защитились от нее, – перебила Квара, закончив за него фразу.
Миро почувствовал, как внутри набухает раздражение, но уже привык, что мало кто может вытерпеть тягучесть его речи и поэтому все пытаются закончить за него начатую мысль.
– Это может произойти в любой день, – сказал он. – Элу поджимает время.
– Тогда она должна помочь мне связаться с вирусом. Убедить его, чтобы он оставил нас в покое. Мы должны заключить с ним договор, Эндрю ведь сумел договориться с пеквениньос. Вместо того Эла лишила меня доступа к лаборатории. Что ж, как аукнется, так и откликнется. Она лишила доступа меня, я прокатила ее.