Кто, если не ты?
Шрифт:
Нет, не везло ему сегодня. Лучше уж зашел бы к Женьке... Женька никогда не порол бы такой ерунды...
Его почему-то особенно разозлила эта ерунда. Ну и придумали! Книгоеды... Ява, революция, теорема Ферма!..
Добравшись до своего дома, он постоял перед дверью, из-за которой по всему коридору неслись пьяные крики и нестройное пение. Постоял, послушал, сплюнул и отправился на вокзал.
Там, в переполненном зале, он отыскал укромное местечко за аптечным киоском и проспал остаток ночи. А утром его разбудила уборщица, и, зябко ежась
Потом сходил к себе домой — матери и Барыги уже не было — поел и взял сумку. Но путь его лежал не в школу, а в городскую библиотеку.
7
В девятом вспыхнул дружный хохот.
Любопытные малыши заглядывали в дверь и столбенели на пороге.
— Вот уморушка!— стонал, упав животом на парту, Игонин; скаля румяный белозубый рот, ядреным жеребячьим гоготом захлебывался Красноперов; даже Михеев зашелся в беззвучном, зажатом где-то внутри смехе — при этом он трясся всем телом, и лицо у него было такое, будто он плачет.
Витька Лихачев, изнемогая, мотал курчавой головой; он еле выдавил в три приема:
— Бугров, а меня... в свою дивизию... запишешь?..
Раскаленные струи смеха хлестали в багровый лоб
Клима. Он стоял у стены, по-бычьи нагнув голову, и не мог шевельнуться, не то что говорить. Он бы говорил, он бы возражал и спорил, если бы с ним спорили, но все просто смеялись, и смеялись не зло, а скорее добродушно... И это было самое страшное.
Только Егоров сидел на подоконнике, болтал ногами и, как отличный эстрадный комик, сохранял полную невозмутимость. Свой номер исполнил он с блеском!
Он опоздал на два урока, явился к началу большой перемены и, еще с порога отыскав глазами Клима, заорал:
— Эй, вы, яванцы! Привет вам от Петьки Ферма!
— Ты что-нибудь ему говорил?..— спросил Клим,
— Кое-что,— потупился Мишка.
А Егоров, скача по партам, размахивал руками и выкрикивал:
— Карман шире! Сто тысяч долларов — как одна копеечка! Налетай — подешевело!
— Не грохочи, не глухие,— попробовал утихомирить его Клим,— Чего тебе?..
Но вокруг уже собиралась толпа.
— Мне-то ничего! — издевался Егоров.— А вы вот, может, и решите вашу теорему, да все равно денежек не получите!
— Еще как получим,— сказал Мишка.
— Кукиш с маслом вы получите! Много было таких дураков, да премию-то... Премию-то давным-давно ведь отменили! Еще до первой мировой войны!
—- Врешь!—выдохнул Мишка.
Но Егоров злорадно посмеиваясь, вытянул из кармана смятый, небрежно вырванный из книги листок и с торжеством протянул его Климу.
Все, что говорил Егоров, оказалось правдой.
В результате нездорового интереса к доказательству теоремы Ферма — так было там написано,— проявленного любителями легкой наживы,— так было там написано — премию отменили в 1911 году...
Изумрудный
— Где ты взял это? — побледнел Клим.
— В библиотеке, а то где же!
– засмеялся Егоров, обнажая мелкие кривые зубы.
— Свинья ты,— с безнадежным отчаянием сказал Клим.— Я бы такую свинью не стал пускать в библиотеку!..
И это было все, что он мог сказать.
А Егоров уже балаганил, объясняя ребятам, как Бугров и Гольцман решили бежать на Яву, прихватив с собой десятка два самолетов и танков... И все смеялись.
...Над чем?..
Прозвенел звонок.
Верзила Мамыкин, всхлипывая, вытирал с узеньких заплывших глазок слезы.
— Ну, Бугров, спасибо,— сказал он,- насмешил, как в цирке!
Но смешки еще долго вспыхивали то в одном, то в другом конце класса. Клим старался их не слышать. И не думать о Егорове, о Мамыкине— ни о ком. Что делать дальше? Катастрофа наступила в одну минуту. Они были разгромлены и уничтожены. Мишка пасмурно молчал, виноватый и подавленный. У Клима не подымалась рука задать ему хорошую головомойку.
Что делать дальше?
После уроков они остались в классе. Михеев был дежурным. Он собрал чернильницы, отнес их в учительскую и вернулся, чтобы захватить портфель. Он складывал в него учебники — все один к одному, каждый обернут в газету, на каждом аккуратно выведено заглавие и — сверху, над волнистой чертой — имя владельца. Когда Михеев хотел выйти, ему преградили дорогу.
— Кто ты? — спросил Клим коротко.
Михеев удивился.
— Я?..
— Да, ты,—- повторил Клим.— Ты комсорг или оппортунист?
— Я комсорг,— сказал Михеев.— Пусти, мне домой надо.
— Ничего,— сказал Мишка,—Еще успеешь,
— Я есть хочу.
— Семьдесят миллионов малайцев тоже хотят есть,— сказал Клим.
— А я тут при чем?
— С этого надо было и начинать! — сказал Клим.— Какой ты, к черту, комсорг? Ты оппортунист и предатель! Ты думаешь, ты над нами смеялся сегодня? Ты над яванской революцией смеялся! Над людьми, которые умирают за свою свободу!..
Михеев растерянно провел рукой по и без того прилизанным волосам.
— Не выдумывай,— сказал он.— Я над ними не смеялся.
— Хорошо,— сказал Клим холодно,— Допустим. А теперь — садись.
Михеев сел.
— Двигайся,— сказал Клим.
Он сел около Михеева, и рядом с Климом опустился Мишка. Михеева притиснули к стенке,
— Думай,— сказал Клим.
— О чем? — сказал Михеев.
Клим враждебно уставился на Михеева. Неужели в его набитой параграфами головенке не осталось живого места?
— Хорошо,— сказал Клим.— Сегодня вы Смеялись над нами. Хотя, между прочим, мы совсем не собирались формировать дивизию, как натрепался Егоров. Не такие уж мы остолопы.. Но почему обязательно должны думать про то, как помочь Яве, только мы с Гольцманом? Думай тоже!