Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды

Фаллада Ганс

— Садитесь! — бросает Брёдхен Куфальту. И нетерпеливо добавляет: — Да садитесь же! Вреде, этот господин не должен…

— Знаю, — равнодушно отвечает старший вахмистр Вреде и продолжает печатать дальше.

— Я на секунду загляну к шефу, — объявляет Брёдхен и исчезает за обитой дерматином дверью в соседней комнате.

Куфальт в оцепенении сидел на стуле. Ему очень хотелось послушать, о чем говорят в соседней комнате, но обивка двери слишком плотная, да еще машинка стучит так, что не остается ничего иного, как ждать: его отсюда выпустят? Конечно, выпустят, ведь никаких доказательств нет!

Прошло

много времени, наконец Куфальт не выдержал, встал, принялся ходить взад-вперед.

— Отойти от двери! Сесть! — отрывисто кричит человек за пишущей машинкой.

Куфальт садится и снова ждет: «Конечно, выпустят. Я еще успею к Хильде».

Бесконечно долго тянется время, но вот обитая дверь распахивается и вместе с господином Брёдхеном появляется рослый важный человек в полицейской форме.

Куфальт вскакивает, становясь по стойке смирно, которой он выучился в тюрьме.

Но полицейский офицер только скользит по нему взглядом.

— Значит, пока в следственный изолятор, — решает он.

— Но… — почти крича, произносит Куфальт.

— Увести! — резко командует офицер, исчезая за обитой дверью.

Старший вахмистр встает из-за машинки и снимает с доски связку ключей.

— Господин вахмистр! — кричит Куфальт. — Вы ведь сами знаете, что это был не я. Так выпустите меня, я наверняка от вас не сбегу. Вы же знаете, я сегодня должен еще попасть… — понижая голос — …к своей невесте. Вы же не хотите мне все испортить!

— Не валяйте дурака, Куфальт, — произносит Брёдхен. — Что стоит вам провести одну ночь в тюрьме! Если вы действительно невиновны, завтра утром вас выпустят, а для расследования лучше, если вы нам пока не будете мешать. — Он умолкает, а затем произносит: — Кроме того, вы можете совершить побег и уклониться от суда и следствия. Уведите, Вреде!

— Следуйте за мной! — командует Вреде. — Да поторапливайтесь! Сегодня вечером у меня еще есть дела.

Они идут через темный двор, лязгает железная дверь, вахмистр зажигает свет, каменный коридор, знакомые решетки, дверь в камеру…

— Нетоплено, — с запинкой произносит Вреде. — Ну, на одну ночь и так сойдет. Я вам дам еще одно одеяло. Хотите что-нибудь поесть? Могу дать кусок хлеба. Суп уже роздали. Вытащите все из карманов. Через пять минут я заберу подтяжки и галстук и погашу свет. Давайте побыстрее!

В камере, этом промозглом склепе, еще не очень темно. Лампочка во дворе бросает на потолок тусклый отсвет. Дрожа от холода, Куфальт сидит на постели и не отрываясь смотрит на серые стены.

Что стоит вам провести одну ночь в тюрьме! Что стоит вам провести только одну ночь в тюрьме! Что стоит вам провести одну ночь только в тюрьме! Несказанная ярость охватывает его. Нет, дрожал он не только от холода.

— Ну, погодите, вот выйду на волю, я вам покажу!..

И снова: что стоит вам провести одну ночь только в тюрьме!

Позже он слышал звонки проезжавшей пожарной команды.

Да, все правильно, Брун был совершенно прав: все сжечь… всех поубивать, всех паразитов! Что стоит вам провести одну ночь только в тюрьме!..

6

Пожарная команда, звонки которой слышал

Куфальт, выехала на деревообделочную фабрику. Фабрика горела. Да, она горела, а маленькому, добродушному, похожему на тюленя Эмилю Бруну пришлось пройти долгий, горький путь, до того как возник этот пожар, возник из-за него, но не он его устроил…

Конечно, он ошибался, утверждая, будто заводская администрация держала его, убоявшись его разговоров о легко горящих деревообделочных фабриках. Нет, эти и подобные разговоры там можно было услышать довольно часто, собаки, которые лают, не кусаются, а на худой конец, существовала страховка.

Нет, его держали, потому что он был по-настоящему прекрасным работником, да к тому же еще и старательным, трудягой, как он сам себя называл. Такого погонялу, да к тому же еще и за гроши, вовек не сыскать!

Серьезный оборот дело приобрело только тогда, когда его цех действительно стал давать плохую продукцию и выяснилось, что саботаж организовал Брун.

Вот тогда Брун к впрямь был на грани вылета. Но спасло то, что работник он был незаменимый. Надо было что-то придумать, чтобы обломать его!

Бухгалтер по зарплате, желчный, ядовитый старик, предложил рассказать биографию Бруна коллегам по работе и таким образом изолировать его, чтобы заводская администрация стала ему единственной защитой. К чести фирмы «Штегувейт» нужно заметить, что предложение отклонили. Бухгалтера, который получал мизерную зарплату и люто ненавидел каждого прилично зарабатывающего рабочего, хорошо знали. Над ним посмеивались, но не трогали, потому что понимали: пока он работал, можно было не сомневаться, что не будет выплачено ни пфеннигом больше. Но воспользоваться его предложением никто не захотел.

Вместо этого вспомнили об одном польском рабочем-эмигранте, некоем Кане, который, работая на строгальном станке, был недоволен жизнью. Каня, льстивший, подлизывавшийся к начальству, был готов выполнить любое поручение и даже бесплатно работать сверхурочно. Больше всего он ненавидел собственных коллег, презирал их за тупость, инертность и лень. Он не упускал случая, чтобы донести на них и навредить им: он был прирожденным бригадиром и думал только о своей фабрике и, следовательно, о своем продвижении по службе, дабы осуществить свою мечту: приобрести двухкомнатную квартиру с радио и плюшевой мебелью.

В интересах дела его следовало бы посадить рядышком с Бруном, и пусть их соревнуются, сколько влезет.

К сожалению, удались оба плана, причем план желчного бухгалтера — раньше плана администрации. Этому крючку — бухгалтеру, не давало покоя, что его отличное предложение отклонили. Он тайком натравил рабочих на Бруна. Но тот не сдавался. Мало того, ему даже удалось сколотить в цеху группу рабочих, принявших его сторону и где только можно вредивших более многочисленной группе хулителей. Теперь основное рабочее время уходило на эту вражду, и насесты сколачивали только под присмотром мастера. Но стоило тому отлучиться, как тут же вспыхивали ссоры; враждующие стороны взламывали шкафчики в раздевалках и крали содержимое, портили привод машины, чтобы оборвавшийся ремень, зацепив противника, мог затащить его в станок. Исподтишка запускали молотками, а произнесенного вполголоса слова «убийца» было достаточно, чтобы завязалась драка.