Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды
Шрифт:
Он взялся за ремень привода и начал подтягиваться. Руки страшно болели, казалось, они совсем обессилели. Но хуже всего дело обстояло с ногами, он хотел упереться ими о стену, чтобы облегчить вес собственного тела, но они не слушались. И все же, медленно перебирая ремень руками, он подтягивался вверх и уже близок был к тому, чтобы ухватиться за край фрамуги, как вдруг ремень начал скользить по шкиву, и Брун упал вниз.
Он ударился головой о край верстака и снова потерял сознание.
Когда он открыл
Брун тоже молчал, смертельно усталый, он лежал неподвижно, как колода. Его посиневшие губы шевелились, но кроме вымученной улыбки он ничего не мог из себя выдавить. Он больше не испытывал страха.
— Иди! Подымайся, свинья! — вдруг крикнул Каня и ногой пнул Бруна в бок.
Поддаваясь толчку, Брун нехотя перекатился чуть дальше и снова закрыл глаза.
— Вставай, преступник! — крикнул Каня, схватив Бруна за воротник.
Но стоило ему отпустить его, как Брун снова рухнул на пол.
— Мне что, тебя носить? — крикнул Каня и что есть силы ударил Бруна резиновой дубинкой по голове. Брун приподнял голову, тело его напряглось, словно он хотел встать, а затем с тихим стоном он весь обмяк, глаза его закатились и синие зрачки уставились на Каню…
— Притворяешься, гад! — крикнул тот и ударил еще раз.
Крепкая широкая натруженная ладонь Бруна разжалась, старательные пальцы застыли.
Каня, не понимая, смотрел на него. Он заподозрил неладное, губы его задрожали, он наклонился над лежащим и, оглянувшись на открытую дверь, позвал:
— Эмиль! Эмиль!
Тот не отвечал.
Убийца с испугом смотрел на дверь, нет, они еще не появились, он еще мог убежать. Он бросился к выходу, прислушался к звукам в коридоре, выключил свет, снова включил его.
Быстро заходил по помещению, не глядя на застывшую фигурку на полу, потом подбежал к строгальным станкам, сгреб руками стружку, древесные отходы, бросил их на кипу досок, достал спички… Синей змейкой метнулось маленькое пламя, он дунул на него… И кинулся прочь. Забыв выключить свет, он захлопнул дверь, побежал дальше, вниз по коридору, выбежал во двор…
Сторож с бухгалтером вышли из машинного отделения.
— Ну, нашел его?
— Никого, — произнес Каня.
— Вылез в окно или спрятался под досками.
— Нужно его поймать!
— Гад проклятый! — с трудом выговорил Каня.
Он стоял спиной к цеху, наблюдал за лицами обоих.
— Пройдусь еще разок с собаками по фабрике, — решил сторож.
— О господи! — вдруг крикнул бухгалтер. — Там!!!
— Там!!!
За стеклами цеха бушевало огромное пламя, поднимаясь все выше и выше, слышно было, как трещали доски…
— Он поджег! — крикнул Каня. — Глянь, фрамуга
— Все-таки сделал, как грозил, — произнес бухгалтер.
— Что вы болтаете? — крикнул сторож. — Бегите к пожарному сигналу. Звоните в полицию. Каня, беги в котельную, закрой заслонку в элеватор. А то вся фабрика сгорит.
— Поздно! — произнес Каня. — Смотри!
На третьем этаже вдруг стало светло как днем, они слышали рев и свист огня, за стеной фабрики раздались громкие крики…
— Капут! Все, капут! — произнес Каня. — Пропала фабрика. Опять мне жить на пособие, гад проклятый!
— Фамилия?!
— Куфальт.
— Имя и фамилию полностью!
— Вилли Куфальт.
— Вильгельм! Следуйте за мной! — старая песня, знакомая музыка.
Куфальт идет впереди вахмистра, а камере буянит бродяга, клянча водку:
— Стаканчик водки! Стаканчик!
Лязгают железные ворота, они идут по двору, в ратуше полно людей, все они с любопытством или смущением смотрят на Куфальта.
Дело происходит на следующий день, но в обед. Зная порядок, Куфальт удивлен, что его снова вызывают на допрос. Или все-таки они решили провести еще одну очную ставку?
Теперь он спокоен, зло, язвительно спокоен. Пусть делают что хотят. Доказательств у них никаких нет, им придется меня отпустить. А тогда!.. А тогда!..
Господин Брёдхен сидит в кабинете начальника, высокого широкоплечего полицейского офицера, который, стоя за письменным столом, читает какие-то дела. Он делает вид, будто совершенно не прислушивается к допросу, который его подчиненный снимает с Куфальта, но, поймав брошенный искоса взгляд, Куфальт понимает, что тот только делает вид.
— Садитесь, господин Куфальт, — на удивление мирно произносит Брёдхен.
Куфальт здоровается и садится.
Брёдхен наклоняет голову и испытующе смотрит на Куфальта.
— Ну, вы подумали, господин Куфальт? — спрашивает он.
— Мне нечего думать, — произносит Куфальт. — Вы меня незаконно посадили: женщина меня не узнала.
— Фрау Цвитуш, конечно же, вас узнала, — возражает тот. — Ее сбило с толку освещение.
— Я никогда не был у нее в квартире, — говорит Куфальт.
— Да нет, вы были в ее квартире!
— Это еще нужно доказать!
— Фрау Цвитуш даст показания под присягой.
— Она? А шляпа разве была зеленая, господин комиссар, а разве тот не был повыше ростом? Вы ведь и сами в это не верите.
— Зачем вы так глупо врете, господин Куфальт? Вы ведь были в квартире.
— Не был я в квартире!
— А это что такое?
Куфальт взглянул и обмер, обмер…
Это была квитанция на подписку «Вестника», выданная фрау Цвитуш, Тёпферштрассе, 97, в январе. «Получил одну марку двадцать пять пф. Куфальт».