Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды
Шрифт:
«Порадуется же старушка Флеге утром моим порткам», — мельком проносится у него в голове.
Возле Альстерского павильона стоит полицейский. Он возвышается на посту темной грозной фигурой и зорко следит за улицей, но молодой человек только громче насвистывает…
«Ну и стой себе. Только стоишь на двести метров дальше, чем нужно!» — И он поворачивает на Гроссе Блейхен.
Больше ему спешить не нужно. Он идет довольный, снова насвистывает, останавливается перед витриной магазина мужской одежды и заговаривает с девушкой. Уходя, дарит ей сигарету и обещает на
За Гроссе Блейхен начинается Вексштрассе.
Кажется, уличные фонари здесь тускнее, да и людей почти не видно. Часы на Михеле бьют полночь.
Молодой человек перестает свистеть, идет медленно. Мрачной громадой возвышаются неосвещенные дома, в гавани воет сирена: из-за сырого воздуха кажется, будто пароход плывет за ближайшим углом.
На Гроссе Ноймаркт человек в нерешительности останавливается, снова закуривает сигарету, потом быстро идет в кафе, подходит к стойке и заказывает грог с двойной порцией рома.
Когда он его допивает, на часах двадцать минут первого. Он платит и снова выходит на улицу. Но дальше не идет, а возвращается и снова отыскивает Вексштрассе.
На углу Трампганга тоже стоит одинокая девушка. На сей раз он не ждет, когда с ним заговорят, а сам заговаривает с ней. Он немногословен.
— Ну? — спрашивает он.
— Он у Лютта, — торопливо шепчет она.
— Точно?
— Клянусь. А где мои пять марок?
— Две, — немного подумав, отвечает мужчина. — Вот. Остальные три получишь, если он действительно там.
— Будь осторожен, Эрнст, — предупреждает она. — Это зверь. Вчера избил Эльзу до полусмерти и вытряс из ее дружка все бабки.
— Значит, у него есть деньги? — Человек разочарован.
— Да, марок двадцать наверняка.
— Хм, хм! — раздумывает он. — Тогда пока.
— Точно?
— Клянусь, — передразнивает он ее, смеется и идет дальше.
Он идет не на Трампганг, а прямо, останавливается у Радемахерганга, смотрит в темный провал, где тускло светит газовый фонарь, оглядывается по сторонам — и ныряет в Трущобы. Идет направо, еще раз направо, снова пересекает Вексштрассе, исчезает в Лангенганге, проходит до Дюстернштрассе и снова исчезает в Шульганге.
Он идет все время посередине узких переулков, иногда вытягивает руки, пытаясь достать стену дома справа и слева. Иногда это ему удается, а иногда переулок слишком широк.
До сих пор ему не встретился ни один человек. Старые фахверковые дома стоят тихие, неосвещенные, будто давно вымершие, они склоняют друг к другу крыши, словно хотят упасть, и неба совсем не видно.
Иногда на мостовую, по которой он идет, падает свет из пивных, звенит цимбалами и колокольчиками оркестрион, пронзительно визжит граммофон. Окна пивных завешены желтыми или красными гардинами.
Человеку больше не до свиста, хотя идет он медленно, ему даже жарко, раз он хватается за задний карман брюк. Все в порядке, но решиться все-таки не легко, даже если храбришься перед девушками.
Еще не поздно повернуть к дому!
Человек
Двое дюжих полицейских, перепоясанные ремнями, шагают прямо на него, ремешки касок туго затянуты под подбородком, дубинки покачиваются в такт шагам.
Они пристально следят за любителем поздних прогулок.
— Вечер добрый, — говорит он, вежливо поднимая черный котелок.
— Скверная ночь, — неожиданно мягко и тихо произносит один из полицейских. — Скверная погода, скверное место.
Человек — он хотел пройти мимо них в Кугельс Орт — вынужден остановиться. Оба верзилы смотрят на него сверху вниз — как на куклу.
— Туда можно? — спрашивает осторожно человек, кивая головой на свет из кабачка Лютта.
— Почему вы хотите именно туда? — дружелюбно спрашивает полицейский на мягком гольштинском диалекте.
— Мне интересно, — отвечает человек. — Я так много слышал об этом квартале.
— Лучше бы вам туда не ходить, — тихо, но твердо шепчет полицейский. — А то ненароком котелок проломят. — И сам смеется своей шутке.
— Ну и ну! — разочарованно произносит человек. — Куда же еще тогда пойти?
— Домой! — неожиданно рявкает другой полицейский. — И как можно быстрее. Нам здесь еще хлопот не хватало!..
Он хотел еще продолжить, но человек уже торопливо прощается, еще раз приподымает шляпу, быстро пересекает Кугельс Орт, бежит по Эбрееганг, резко сворачивает в Амидаммахерганг и в третий раз появляется на Вексштрассе. Девушки здесь больше нет, он спешит вниз по Вексштрассе и через четыре минуты снова появляется на Кугельс Орт, но теперь уже с другой стороны. Кугельс Орт безлюдна, кабачок Лютта мирно отбрасывает на булыжники красноватые блики. Какое-то время человек переводит дух, вытирает потное лицо носовым платком, вынимает из заднего кармана брюк пистолет, прячет его в карман пальто, а затем решительно нажимает на латунную ручку двери кабачка Лютта.
Кто-то пронзительно закричал: «Шухер!»
Воцарилась глубокая тишина.
Человек закрыл за собой дверь и, щурясь, оглядел затянутое дымом помещение. Все повернулись в его сторону.
— Вечер добрый, — сняв шляпу, сказал он.
Толстый хозяин с одутловатым синим лицом, обезображенным красно-сизым бесформенным носом, мирно поздоровался:
— Вечер добрый, Хайдеприм, — и едва заметно кивнул на дальний угол своего заведения.
— Вечер добрый, господин сыщик, — произнес какой-то парень. — Окурком не угостите?
— Сам на мели! — бодро ответил человек, пытаясь улыбнуться.
У него за спиной — теперь он стоял у стойки — поднялись двое и двинулись на него.
— Ну-ка отвали! — приказал человек.
— Оставьте его в покое, вы, — скомандовал и хозяин. — Он свой.
Парни остановились в нерешительности.
— Ты, стукач, — сказал один. — Нам только новой рожи тут не хватало? Самим уже делать нечего.
— Заткни глотку и сядь! Сядь, или я вышвырну тебя вон. Ты что, сюда задарма погреться зашел?