Кто на свете всех темнее
Шрифт:
Но это в любом случае временно.
Хотя иногда я думаю, что жизнь – это квест. Вот так сидят где-то там непонятно чуваки – может, даже состоящие из светящегося газа типа неона (надеюсь, я состояла из какого-то симпатичного цветового решения). И вот сидят они, и растут над собой, и придумывают новые способы этого роста, потому что впереди маячит нехилый приз в виде долбаного бессмертия и вечного блаженства, в чем бы оно ни заключалось для граждан, у которых теоретически нет тел, сплошной светящийся газ. И вот они сидят и беспощадно вскрывают свои недостатки, прикидывая, как же от них избавиться в кратчайшие сроки. Один говорит: «У меня мало терпения – а давай ты в новой игре будешь моим мужем и станешь бухать и регулярно выдавать мне колотушек,
И все это для них просто игра, но насчет духовного роста они не шутят.
И вот так они между собой договариваются, распределяют роли, а может, даже записывают для верности, потому что народу-то много хочет получить ништяки, а получат не все, а только те, кто вырастет нереально. И начинается игра, в которой кто-то выбывает, кто-то снова появляется уже в новой роли – а самое главное гадство состоит в том, что, запершись в материальных телах, эти сущности не помнят сами себя. Это, конечно, где-то правильно, ведь одно дело точно знать, что если ты будешь хорошим, то получишь местечко в каком-то категорически прекрасном уголке Вселенной, где всей заботы – греться на солнышке, возглаживать урчащих котов и радоваться своему совершенству. Ради такого приза можно и колотушки стерпеть, чтоб терпению научиться. А вот ты пойди и научись, если думаешь, что жизнь эта у тебя одна, и тебе хочется прожить ее так, чтоб было что вспомнить, но нечего внукам рассказать, – стерпи тогда колотушки, как же! И уж кто смирит свою гордыню и прочие недостатки, стерпит – тот просветлится, а кто нет – тот, может, тоже просветлится, никто ж не знает задания. А может, задание совсем противоположное – научиться давать сдачи, например, иди знай, кем ты в этой игре записан и чего тебе не хватает до перехода на следующий лэвел.
Сволочная игра, но другой-то нет.
Я думаю, что мать точно просветлится – если, конечно, задание состояло в терпении. Тем более что теперь-то она в шоколаде, а значит, у нее есть еще какое-то задание, и кажется мне, она его провалила, потому что так и не смогла простить мне то, что я выжила. Думаю, когда мы вернемся в свое газообразное состояние, я отведу-таки душу и выдам ей здоровенного пинка, и плевать на следующий лэвел, пройду этот по новой, не полиняю.
Если, конечно, газообразную сущность можно пнуть, но я попробую.
Так вот, если принять за основу эту идею с квестом, то все, кто появляется в нашей жизни, появляются не случайно. У каждого имеется своя роль в игре и свое задание, и, взаимодействуя, мы делаем тысячи выборов, которые потом влияют на конечный результат и подсчет очков. Так что вряд ли мне случайно встретилась Валька. Правда, я у нее в доме на правах породистой кошки: валяюсь на диване, трескаю вкусняшки, и вокруг меня ходят на цыпочках, всячески ублажая просто потому, что я вот такая.
Думаю, Вальке это нужно не меньше, чем мне, слишком долго ее мучили эти глюки с трупом мамаши, я представить даже не могу, что ей пришлось пережить, – ведь для нее это было реально! И когда это вдруг прекратилось, она не готова остаться одна, она боится, что мама вернется, и это вполне может быть, времени прошло еще мало, так что наше сосуществование взаимовыгодно. Поскольку она связывает свое спокойствие с моими действиями и моим присутствием и теперь очень боится, что в один прекрасный день я съеду.
Она же не знает, что съезжать мне некуда.
Вот потому я уже пятый день живу в ее квартире, и на удивление Валька мне совсем не мешает, а уж она-то как рада, что я живу на ее диване, – передать нельзя. Призрак умершей мамы
А главное, искать меня здесь точно никто не будет.
– Смотри, Светк!
Валька сует мне газету, которую обнаружила в почтовом ящике.
– Что там?
Мне лениво читать местную прессу, да еще из такого допотопного источника, как бумажный носитель, но Валька не отстанет, я знаю.
– Ужас, вот что! – Валька тряхнула передо мной газетой. – Сама посмотри, вот как можно жить в таком мире? Я просто умираю всякий раз, когда читаю о таком.
Мир – это то, что мы строим вокруг себя, это большая игровая площадка с горками, каруселями и прочим игровым реквизитом, который помогает нам скоротать игру, но иногда и калечит. И конечной цели мы не знаем, как и даты окончания игры. Нам, конечно, намекнули, что вострубит, дескать, ангел – и тогда уж кто не спрятался, тот сам виноват, но когда конкретно объявят конец игры, мы все равно не знаем. А потому возмущаться несовершенством мира смысла нет, ведь это мы его таким делаем, никак не избавляясь от недостатков, а культивируя их. А ведь игра не бесконечна, и когда она закончится, каждый останется в том состоянии, которого достиг до звонка «стоп!», и дальше уж останется там, где был, никакого совершенствования, если кто еще не понял.
– Убийство, смотри. – Валька вздыхает. – Я представить не могу, как можно такое сделать! Лишить жизни другого человека, это же страшно!
Я молча киваю, вспоминая папашу да и еще кое-что. Вся история человечества – это история убийств, жестокости и поиска путей к утилизации отходов. Став взрослыми, люди перестают замечать красивое и принимаются крушить все вокруг, как малахольные. А потом плачут: мир ужасное местечко!
Все-таки сложно быть Другим Кальмаром.
«Убийство жены известного бизнесмена». Мастер заголовка, уровень «БОГ»!
Тут меня никто не удивит – я насчет этого убийства в курсе дела, просто гораздо меньше, чем принято считать, но и этого достаточно, чтобы вдруг утром обнаружить себя мертвой.
– Так это две недели назад было, а газеты до сих пор булькают, надо же.
– Красивая какая была… И имя такое – Валерия. Вот нравятся мне такие имена, знаешь – Валерия, Юлия, Лидия…
– Прекрасные имена, римского происхождения. Женщин там считали за скот, а потому собственных имен они не имели, получали имена – производные от имени отца, например. А так ничего, имена отличные. – Я бегло просматриваю статью. – Надо же, убили в подворотне… Что жена известного бизнесмена в той подворотне делала?
Убили-то ее совсем не там, но полиция, похоже, этого так и не выяснила.
– Вот я тоже об этом подумала. – Валька вздыхает. – Убили ножом, изрезали, не иначе – маньяк объявился, кому еще могло бы понадобиться убивать несчастную женщину таким зверским способом?
Несчастной Валерия Городницкая никак не была, а была ужасной сплетницей, и убить ее мог любой, кто был с ней знаком, и я тоже, только я точно этого не делала.
– И ведь не найдут никого, как водится, – сетует Валька. – Страшно жить на свете, ей-богу. Смотри, ищут свидетельницу. Какая-то старушка видела в окно, что на месте убийства была женщина, которая, скорее всего, рассмотрела убийцу, но она убежала.
– Что эта старушка делала у окна среди ночи, ты мне лучше скажи? Неймется вечно этим старушкам…
Кто бы не убежал, если б на его глазах чувак в толстовке с капюшоном кромсал ножом тетку, с которой перед этим пили, обедали в ресторане и катались на карусели в старом дворе?
Да любой бы убежал.
– Валь, вот лично мне на это плевать. Каждый день кого-то убивают, но о них никто не пишет, они же не купались в деньгах при жизни. Вот если грохнут кого-то из нас, об этом в газетах не напишут, потому что наши с тобой жизни в глазах газетчиков – ничто по сравнению с жизнями богатых зажранных шлюх. Нам с тобой вроде как и жалеть не о чем в случае чего. Ладно, я спать пойду.