Кто не верил в дурные пророчества
Шрифт:
Полковник внимательно смотрел на пилота и профессора, пытаясь понять их реакцию на сообщение. Первый явно обрадовался; но и второй, похоже, тоже был доволен. Если, конечно, это не было какой-нибудь чрезвычайно хитрой игрой.
– Два дня, товарищ полковник, – сказал Марков. – Но надо вот это, – он достал из кармана и протянул полковнику листок бумаги. Видно было, что листок уже давно лежит в кармане у пилота. Лисицын развернул бумажку, увидел вверху заголовок: "Необходимые материалы". Он пробежал глазами список, ожидая встретить какую-то экзотику, – нет, ничего особенного: авиационный
– Все получите, – сказал полковник. – Вам, профессор, что-нибудь нужно?
– В списке у капитана Маркова учтено, – ответил Завадский.
Когда за пилотом и профессором закрылась дверь, полковник обернулся к майору Шевченко и сказал:
– Нет, ты только глянь, Валентин, какая выдержка! Я даже начинаю его немного уважать.
– Пилот, похоже, доволен, – ответил Шевченко.
– Пилот – святая простота, профессор ему мозги запудрил, а он верит. Завадский – вот кто у них главный! Интересно, как он теперь будет выкручиваться? Ведь понимает же, что все кончится пшиком…
– Он вас загипнотизирует, Евгений Петрович, – сказал Шевченко, старательно пряча улыбку, – и внушит, что два месяца прошло.
– Спасибо, предупредил. Об этой стороне я не думал, – ответил Лисицын совершенно серьезно, и Шевченко пожалел о своей шутке. Лисицын в это время обернулся к майору из оперчасти Новокаменска, за все время беседы не проронившему ни слова:
– Вас, Николай Фомич, я бы попросил проследить за этими. Им сейчас самое время дать деру.
– Проследим. Никуда они не денутся, Евгений Петрович.
– Кто из управления полетит во время эксперимента? – спросил Шевченко.
– Я прежде всего, – ответил Лисицын. – Валентин Григорьевич, проследи, чтобы срезанные заклепки были восстановлены.
9
В списке Маркова нашлась-таки экзотика – одну из смазок уже лет сорок как не выпускали. Шевченко привлек к делу техника с аэродрома, тот посмотрел характеристики и предложил замену, с которой пилот неожиданно легко согласился. Других проблем не возникло, и утром первого июня все было готово к эксперименту.
Они шли через поле к самолету, освещенные ярким июньским солнцем, и выглядели в высшей степени нелепо в своих унтах и меховых куртках в этот летний, пусть и довольно прохладный, день; но кабина "Ем-12" не герметизировалась и не отапливалась, а на высоте четырех с лишним километров холодно даже летом.
Шли не строем, а как попало, кучками: пилот с профессором впереди, Лисицын старался держаться ближе к ним, а сзади на некотором расстоянии – старшина Федоров (бортмеханик) и старший сержант Гришин (стрелок-радист), два бойца невидимого фронта. За спиной у них висели короткоствольные автоматы. Полковник нес свой ПМ в руке, и пистолет был на боевом взводе. Карман куртки оттягивала граната. Полковник сунул ее туда на совсем уж крайний случай, причем даже сам не знал, на какой именно. Из-за этого он чувствовал себя неловко перед остальными, поэтому никому о гранате не сказал.
Перед самолетом все сгрудились, первым полез в люк Марков, за ним полковник, профессор,
– Вылет разрешен, – услышал Лисицын в наушниках шлемофона. Он повернулся к Маркову и сказал:
– Я бы предостерег вас, Владимир Павлович, от необдуманных действий, – и покачал стволом пистолета.
– Я бы тоже вас от этого предостерег, товарищ полковник, – ответил Марков. – Фюзеляж – силовой элемент, лишние дырки в нем ни к чему. А если ненароком высадите стекла, в кабине будет неуютно, придется очки надевать. – Он похлопал рукой в перчатке по очкам, поднятым на лоб. Пока полковник придумывал достойный ответ, Марков добавил газа двигателям, и самолет тронулся с места.
Не следовало бы, конечно, так разговаривать капитану с полковником, тем более полковником ФСБ, но Маркову было уже до некоторой степени наплевать. Его нервировал снятый с предохранителя пистолет, а оттопыренный карман куртки полковника наводил на нехорошие мысли. О гранате, например.
Когда самолет набрал высоту четыре километра и лег на заданный курс, профессор сказал в переговорное устройство:
– Сейчас включаю генераторы, заряжаю емкости. Через десять-пятнадцать минут прыгнем вперед на два месяца. Для нас это примерно десять секунд. Я предупрежу.
Полковник внимательно следил за пилотом и профессором, постоянно переводя взгляд с одного на другого. Профессору, как он считал, пора уже объявить, что слова о перемещении во времени были шуткой и ничего не будет, но тот молчал, якобы полностью занятый якобы пультом управления своей якобы машины времени. Следовательно, у него была наготове пакость, но какая? Пилот, невозмутимый, как Чингачгук, вел самолет, он почти не двигался. Лисицыну оставалось только надеяться на свою реакцию и пистолет. Гришин и Федоров изредка обменивались фразами – Лисицын слышал их в наушниках. Он не был уверен, сможет ли в случае необходимости обратиться к ним, или Завадский каким-то образом заблокирует ему связь; сам он на его месте, во всяком случае, непременно сделал бы это.
– Федоров! – на всякий случай позвал полковник. Тот немедленно ответил:
– Я!
– Гришин!
– Я!
– Проверка связи.
Ожидание становилось невыносимым, и полковник уже собирался потребовать от профессора открыть карты, но тот вдруг сказал:
– Готово. Отсчет начинаю с пяти, на ноль включаю машину времени, и прошу не пугаться. Через девять секунд выключу. Все меня слышали?
Экипаж вразнобой ответил. Профессор начал:
– Пять… четыре…
Полковник мельком взглянул на Маркова – тот сосредоточенно смотрел на приборы, – затем на Завадского. Профессор спокойно сидел перед пультом, правая рука лежала на одном из тумблеров.