Кто-то дает сдачи
Шрифт:
– Похоже, Фром собирался взять кого-то на работу и спрашивал, нет ли у Бенгта сведений о соискателях.
– Ну и ну!
– воскликнул Хольмберг не то удивленно, не то с сомнением. И отрывисто спросил: - Ты точно помнишь?
– Да, точно.
– Когда же это было?
– Кто его знает… Бенгт только сказал, что, дескать, Фром звонил не так давно. Кажется, да: не так давно.
– Забавно. Бенгт вчера упоминал про вакансию. А вечером говорил, что нам не мешало бы получить список соискателей. Но
этому уже не возвращались. Однако, судя по твоим словам, у Бенгта, видимо, возникла какая-то мысль в связи с этой вакансией. Что же он говорил? Может,
вспомнишь поточнее?
– Сейчас… как будто припоминаю… «Фром звонил мне на днях». Вот. Не «не так давно», а «на днях».
– На днях. В принципе это может быть когда угодно.
– Похоже, что так. «Звонил на днях и спрашивал, нет ли у меня сведений о нескольких парнях, которые откликнулись на их объявление…» Это его собственные
слова.
– Ага…
– «Вот как»,- говорю. А он на это: «Фирма дала объявление о замещении какой-то важной должности, потому что он спрашивал, известны ли полиции политические взгляды соискателей».
– Политические взгляды?
– Да.
– Господи боже, что ты говоришь!
– Это он говорил.
– С ума сойти…
– Я поинтересовалась, сумел ли он помочь Фрому, и он ответил, что дал ему кое-какие сведения об одном из соискателей. Если не ошибаюсь, тот участвовал в каких-то политических выступлениях, был замешан в уличных беспорядках… Еще Бенгт упомянул про какую-то конференцию, на которой разразился грандиозный скандал, и о выступлении молодежного ансамбля в церкви по случаю демонстрации против ЮАР.
– Он назвал имя парня?
– с надеждой спросил Хольмберг.
– Нет, не назвал.
– Ну а что-нибудь еще говорил?
– Нет. Об этом, во всяком случае. Говорил, что вы зашли в тупик… точнее, что у вас нет ни одной конкретной зацепки и что, наверное, придется идти на поклон в Центральное управление.
– Ага…
– Потом мы посмотрели телевизор, и он пошел гулять с Сарделькой, и…
Ее голос дрогнул.
Хольмберг растерянно смотрел на нее.
– Прости,- всхлипнула Соня.
9
В управлении Сольвейг Флорен разговаривала с Улофс-соном.
Хольмберг позвонил ему из больницы и обрисовал ситуацию. А затем попросил Сольвейг зайти к Улофссону в управление.
Севед Улофссон сгорал от любопытства: какая же она, эта другая женщина в жизни Турена.
Прежде всего, он обратил внимание на ее грудь. И прямую осанку. И что она будто освободилась от какой-то тяжести.
– Когда вы в последний раз видели Бенгта?
– С неделю назад.
– А точнее не вспомните?
– Ну… в прошлый… нет… поглядим, какое это число. Сегодня третье, а мы виделись
– Ага. И с тех пор он не давал о себе знать?
– Нет.
– А тогда, в пятницу, двадцать первого апреля, он не упоминал ни о чем, связанном с директором Фромом? Не называл имени Фрома?
– Называл.
Она уже догадалась, в чем тут дело.
– В какой же связи?
– спросил Улофссон.- Вы не припомните?
– Он говорил, что директор звонил ему несколько дней назад и просил дать сведения о кое-каких людях.
– Когда же он звонил? Бенгт не сказал?
– Нет.
– Продолжайте.
– Да в общем, это все.
– Значит, он не сказал, о ком шла речь?
– Нет. Бенгт сказал «о кое-каких людях». Фром спрашивал, нет ли у Бенгта сведений о них, об их политических взглядах, причастны ли они к стычкам с полицией, можно ли им доверять. Бенгт еще добавил: мол, вообще-то противно, что полицию используют как источник подобной информации. Но поскольку он знает Фрома, то…
– Больше он ничего не сказал?
– Нет. Мы заговорили о другом.
– О другом?
Она чувствовала, что внутренне Улофссон весь ощетинился. Казалось, ему стыдно допрашивать ее, приятельницу Бенгта. Точно он ступил на запретную территорию. А враждебность - что ж, своего рода защитная реакция. Он держался, натянуто и официально, в глубине души испытывая к ней неприязнь. Может, потому, что она была не в его вкусе.
– Значит, он не сказал, сколько их было и как их имена?
– Нет. Несколько человек - вот и все.
– Студенты? Речь шла о студентах?
– Скорее всего, да, потому что он вскользь обронил, дескать, эти бедолаги студенты сами во всем виноваты. Лучше бы учились как положено и занимались своим делом, а не лезли в разные там заварухи.
– Та-ак…
– И потом добавил: мол, вообще-то их жалко. Никто их не понимает, а что ни говори, они зачастую и впрямь нащупывают больные места, только, наверное, к этим местам пока не следовало бы прикасаться.
– Он так говорил?
– Да.
– Но ни слова о просьбе Фрома?
– Нет.
Вид у Сольвейг был грустный и усталый - из-за Улофссона. И вместе с тем пристыженный.
10
– Будь я проклят,- сказал Эмиль Удин, когда Хольмберг с Улофссоном изложили, что им удалось выяснить за день.
Потом он поковырял пальцем в ухе и зевнул.
– А сам ты что-нибудь узнал?
– спросил Хольмберг.
– О, я попытался разведать, что тут за народ и как обстановка. Понятно? Главное в нашей работе - хорошенько разобраться, с кем имеешь дело, и попробовать ближе познакомиться и с людьми, и с их жизнью.