Кто-то смеется
Шрифт:
Патрик внимательно вглядывался в стоящий перед ним холст. Белые флоксы прозрачно светились в лунном свете. Из низкого окна сквозь их заросли смутно вырисовывались очертания строения, похожего на башню средневекового замка. Вдали поблескивала вода.
— Что это? — спросил Юджин, подойдя к холсту. — Я никогда не видел ничего подобного в здешних краях. Ты видел это там, где вырос?
— Наверное. Я не помню точно. Я болел какой-то странной болезнью. Я все забыл, но эта картина часто появляется у меня перед глазами. Я попытался ее запечатлеть. Мне кажется, получилось не совсем
Он грустно опустил голову.
Юджин встал на колени и попытался заглянуть Патрику в глаза. Тот прикрыл их ладонью.
— Ты скрываешь что-то от меня, Пэт. Это очень личное?
— Да.
— Я не стану лезть тебе в душу. Но у меня такое ощущение, будто ты все время порываешься мне что-то сказать. Это так?
Патрик кивнул.
— Все останется между нами, понимаешь?
Патрик снова кивнул.
— Это касается Кенвуда? О, я угадал! Ну да, ты тоже заметил, что этот тип вертит моей матерью, как хочет. Она одна этого не замечает. Или не желает замечать.
— Она принадлежит к той породе людей, которые не умеют взглянуть на себя со стороны.
— Здорово подмечено, Пэт. Как это мне раньше не пришло в голову? Да ты просто молодчина.
Он ласково похлопал Патрика по спине.
— Я сам только сейчас понял это.
Щеки Патрика вспыхнули ярким румянцем.
— Ты очень наблюдательный, Пэт. И не погодам развитой. Сколько же тебе лет?
— Я родился в семьдесят шестом году десятого июля.
Патрик вздрогнул и испуганно огляделся по сторонам. Опять этот голос. Последнее время он все чаще и чаще пытается ему что-то подсказать.
— А я думал, тебе лет шестнадцать, не больше.
— Наверное, это потому, что я долго болел.
— Бедняжка. Но ты быстро наверстаешь то, что потерял за время болезни. — Юджин вздохнул. — Я тоже долго болел после смерти отца. Я так любил его, Пэт. Он умер внезапно и при очень странных обстоятельствах. Я по сей день не верю в то, что мой отец, этот удивительный оптимист и жизнелюб, мог застрелить свою любимую овчарку Зельду, которая была с ним неразлучна, а потом себя. Он не оставил мне даже двух строчек. А ведь мы с ним были очень близки. Во всем виноват этот Кенвуд. О да, я точно это знаю. — Юджин хлопнул ладонью по подоконнику. — С тех пор, как этот тип появился в нашем доме, здесь все пошло наперекосяк. Как ты думаешь, Пэт, Кенвуд любит мою мать?
— Нет. — Патрик энергично замотал головой. — Он притворяется. Ему что-то нужно от нее.
— Мне тоже иногда так кажется, но я уговариваю себя не фиксироваться на этом. Иначе в один прекрасный момент меня может прорвать и я наговорю лишнего. Как ты думаешь, Пэт, их связывает только постель или между ними более глубокая связь? Только говори честно — ненавижу всякие недомолвки между друзьями.
— Мне кажется, за всеми нашими поступками проглядывает сексуальный мотив. Так говорил кто-то из моих знакомых.
Патрик зажмурил глаза и затряс головой, точно пытаясь избавиться от каких-то мыслей или воспоминаний.
— Что с тобой? Увидел призрак?
— Она шла по аллее, закрывая собой кусты. Это был не призрак. Это была живая женщина.
Лицо Патрика вдруг побелело. Если бы не подоспевший
Юджин осторожно уложил Патрика на диван и стал расстегивать пуговицы рубашки. Потом он вспомнил, что в таких случаях нужно дать глотнуть чего-нибудь крепкого и бросился к холодильнику, где была бутылка с джином. Его руки сильно дрожали, когда он попытался влить Патрику глоток. Джин пролился на грудь и волосы Патрика.
— Что с тобой? — теребил Юджин друга. — Я сейчас позову доктора.
— Не надо. — Патрик открыл глаза и сказал что-то на незнакомом Юджину языке.
— Что?
— Это был не призрак. Это была моя сестра.
— У тебя намокла рубашка. Я так напугался, что пролил джин мимо. Давай я переодену тебя, Пэт. — Он расстегнул рубашку до пояса и в удивлении уставился на широкую полосу эластичного материала, туго обтянувшую грудь Патрика. — У тебя что-то с позвоночником? — спросил он.
Патрик вдруг весело улыбнулся и подмигнул Юджину. Это было так не похоже на его обычную манеру поведения.
— Не только с позвоночником. У меня начала расти грудь.
— Когда? — Юджин был заинтригован.
— Не знаю. Уже давно. Мне стыдно, что я скрыл это от тебя. Прости.
— Ничего. У одного моего друга тоже начала расти грудь. Дело в том, что его лечили гормональными препаратами.
— Мне тоже давали много всяких лекарств.
— Теперь мне понятно, почему Кенвуд сказал, что у тебя женская фигура. Пэт, прошу тебя, разденься.
Он дрожал от возбуждения.
— Не могу. Я никогда не раздеваюсь в присутствии чужих людей.
— Но я не чужой тебе, Пэт. Я только посмотрю на тебя. Как художник на свою будущую модель.
— Ты уже не сможешь смотреть на меня отвлеченно. Я тебе нравлюсь.
— Да, Пэт. Очень.
— И ты мне тоже. Мне кажется, у меня никогда раньше не было такого друга.
Внезапно Юджин схватил его руку и поднес ее к губам.
— Какой красивый перстень. Почему ты не надевал его раньше?
— Его подарил мне человек, который… Словом, он имел на меня определенные виды.
— И ты ему отдался?
— Не помню, Джинни. Это осталось там, за какой-то стеной.
— Кенвуд тоже подарил маме перстень. За день до смерти отца. Представляешь, когда-то я был влюблен в этого индюка. Он меня унижал, заставлял делать непристойные вещи.
— Какие?
— Мы садились с ним в ванну, и он засовывал свой палец мне в задний проход. Я был маленьким и не знал тогда, что это нехорошо. Мне нравилось, когда он делал так, Пэт. Я не говорил об этом родителям. Отец бы убил этого Кенвуда, если бы узнал. Понимаешь, Пэт, я с такой легкостью подпадаю под чужое влияние. Мама говорит, из меня можно вить веревки и лепить свечи, как из расплавленного воска. Наверное, из меня можно сделать преступника и убийцу. — Юджин снова вздохнул и опять поднес к губам руку Патрика. — У тебя очень красивые пальцы. В детстве я мечтал о девушке с такими изящными длинными пальцами. Увы, потом я узнал, что женщины делают своими нежными красивыми пальцами отвратительные вещи. Я возненавидел их. Возможно, из-за этого я и стал голубым.