Кто укокошил натурщика? (сборник)
Шрифт:
– Любопытно, какие такие эксклюзивные картинки они выкалывают, – говоришь ты. – Судя по названию салона – шо-нибудь мифологическое, наверно.
(Будучи в моём рассказе истинным харьковчанином, бесценный Читатель, ты, конечно же, не говоришь: «что», «что-нибудь», «кое-что», «что-то»; а говоришь: «шо», «шо-нибудь», «кое-шо», «шо-то»).
Несмотря на объявленную для клиентов халяву, у двери салона не наблюдается толпы жаждущих задаром живописно обколоться, и судя по целомудренной пелене снега, не попранного подошвами, в последние
И тут дверь открывается и из дома высовывается высокий седовласый старик лет шестидесяти пяти, худощавый, с аристократически вытянутым лицом, кустистыми бровями и густой пышной шевелюрой, вызывающей ассоциацию с львиной гривой. На старике рабочий халат невнятного цвета, ниже которого наблюдаются джинсы и домашние тапочки.
– Желаете ознакомиться с ассортиментом наших татуировок, громадяне? – спрашивает он, будто услышав твои слова, довольно нестарым голосом, вперившись в тебя пронзительными зрачками больших голубых глаз.
– А шо, давай посмотрим, – предлагаешь ты Любимой Женщине.
– Конечно, – соглашается она.
– А какой нынче праздник? Я шо-то запамятовал, – спрашиваешь ты у старика, сбивая ладонью с Любимой Женщины и самого себя налипший снег.
– День Харка.
– День Харькова? – переспрашиваешь ты, поднимаясь со спутницей по каменным ступеням. – Тю, та День Харькова ж в августе, как раз перед Днём Незалежности.
(Будучи в моём рассказе истинным харьковчанином, бесценный Читатель, ты, конечно же, никак не можешь обойтись без «тю»).
– А когда-то праздновали шестого февраля, – сообщает старик, подавая вам веничек.
– Когда это? До войны, шо ли, до Великой Отечественной? – любопытствует твоя Любимая Женщина, смахивая веничком с сапожек белое наслоение.
– Ага, до войны, красунечко.
– Тю, а я и не знал, шо и до войны был День Харькова, – замечаешь ты, тоже обнажая обувь из-под снега посредством веничка. – Век живи – век учись.
Счистив прилипший к подошвам снег шарканьями о щетинистый коврик, вы входите в дом.
Изнутри особняк, по крайней мере, его прихожая, похож на жилую квартиру, старомодную, в стиле столетней давности, а не на мастерскую или салон, где производятся какие-либо работы с клиентами. Мебель, изготовленная наверно, ещё при царизме: стулья, кресла, столик, комод… Бархатные портьеры. Живописные полотна – пейзажи – в тяжёлых рамах. Граммофон с большой трубой. А вот компьютер в углу выглядит в такой антикварной обстановке анахронизмом.
– А кто… Или вы лично делаете татуировки? – спрашивает твоя Любимая Женщина, оглядываясь.
– Я сам и делаю, красунечко, – кивает старик.
– Хм… Обычно этим искусством занимаются люди помоложе. Не ожидала, шо татуировщик окажется столь…
(Твоя Любимая Женщина в моём рассказе тоже харьковчанка, поэтому тоже – «шо». Прости.)
– Согласен, это нетипично. Зато таких татуировок, какие делаю я, больше никто в этом городе не сможет сделать. Вот подборка изображений, которые я выполняю. – Седой татуировщик берёт с комода большую книгу в кожаном переплёте, – Мне кажется, вам понравится вот это… – И он листает, что-то ища.
– Не, мы только посмотреть, и не более того… – поясняешь ты, начиная испытывать неловкость оттого, что старик вынужден суетиться, хотя у вас и в мыслях нет становиться его клиентами.
– Поглядите, а там, может, и захотите…
– Навряд ли, навряд ли, – перебиваешь ты, чтобы мастер наколок не обольщался.
– Вот, гляньте на это. – Старик поворачивает к тебе раскрытый фолиант, вперившись в твои очи из-под мохнатых седых бровей пронзительным, прямо таки гипнотическим взором.
Увидев в этом помещении компьютер, ты ожидал, что образцы татуировок будут предъявлены вам на мониторе.
Картинка, которую он открыл, по меньшей мере, странноватая. Это чёрно-белый рисунок, изображающий голого мужчину отнюдь не атлетического сложения, пузатенького, стоящего с широко расставленными ногами, кулаки упираются в бока, локти вразлёт, – поза «я здесь хозяин»; меж ног висят детально прорисованные гениталии. Но что самое характерное: у мужчины голова не человека, а утки, или, учитывая пол, селезня.
– Вы ведь хотите иметь такое изображение на своём теле, добродие, не так ли? – завораживающим голосом вопрошает мастер татуировок.
Ты смотришь на селезнеголового человека или человекотелого селезня и понимаешь: да, ты всю жизнь подсознательно мечтал иметь такое украшение на теле и только теперь совершенно понял, чего тебе больше всего в жизни не хватало. Если эта картинка не украсит твою кожу, ты уже не будешь знать покоя. Поскорее, поскорее обзавестись такой татуировкой!
– Хочу, хочу, конечно, хочу!
Тебя даже охватывает тревога: а вдруг мастер передумает и ты останешься без столь нужного тебе украшения!
– Ты шо, действительно хочешь иметь такую татуировку?! – удивляется твоя Любимая Женщина.
Странный вопрос! А разве можно этого не хотеть!
– Ну и ну! Мне казалось, шо я хорошо знаю твой вкус, и вдруг… Не ожидала…
– На плече? На левом? – уточняет старик, впившись голубыми очами в твои зрачки.
– Да, пожалуй.
– Выполню в лучшем виде, вы даже ничего не почувствуете… Вам лучше снять верхнюю одежду – здесь тепло, – это он твоей Любимой Женщине; она, продолжая удивляться твоему решению, вешает шубку на рог деревянной вешалки. – Вы, красунечко, пока посидите здесь, в кресле, посмотрите картинки, – и старик всучивает ей фолиант, – А вы, добродие, оголите плечо и садитесь в это кресло, а я пока всё приготовлю. Вот и музыку поставлю.