Кто укокошил натурщика? (сборник)
Шрифт:
Ты снимаешь и вешаешь меховую куртку, пиджак, рубашку; остаёшься в майке. Здесь действительно тепло, даже жарко. Мастер же ставит на граммофон старую тяжёлую грампластинку, заводит пружину, опускает на диск иглу и запускает сей старинный звукоисторгающий механизм. Сквозь шипение, свойственное пластинкам столетней давности, просачиваются ритмично бумкающие барабаны и тоскливо воющие дудочки.
– Шо это? – ты киваешь на граммофон.
– Какая-то древняя народная музыка.
– Какого народа?
– А кто его знает… Этикетка на пластинке содралась, не прочитаешь.
Старик выходит из гостиной, а ты садишься в потёртое, но мягкое кресло.
Пульсирующие барабаны
Бум, бум, бум… Барабаны… Или бубны… Да, скорее бубны, по которым лупят палками… Огни… Факелы… Чёрное ночное небо, озаряемый факелами снег… Люди… Бородатые мужики в меховых одеяниях… Одни из них колотят в бубны, другие пищат в дудочки… Над ними возвышаются великаны… Великаны неподвижны… Один из факелов, ярко вспыхнув, озаряет ближайшего великана, и ты видишь, что это деревянный мужчина с утиной головой… Идол… К идолу подходит старик-татуировщик, но уже в шубе, увешанный какими-то побрякушками, ожерельями… Склоняется перед уткоголовым и что-то кричит на чужом языке, вроде как немецком, или не немецком, но похожем… Затем поворачивается к тебе, продолжая с завыванием кричать, делает руками пассы, как иллюзионист… Бородатые мужики ускоряют ритм ударов… Все факелы ярко вспыхивают, будто на них плеснули бензин… Деревянный уткоголовый идол вроде бы пошевелился… Да, он поворачивает свою птичью голову с плоским клювом в твою сторону и смотрит на тебя глазами-дырками…
Тебя тормошат, и ты выныриваешь из сновидения в реальность.
– Ой, я заснул, – говоришь ты татуировщику, сжимающему твою ключицу твёрдыми холодными пальцами.
– А я уже закончил, добродие. Принимайте работу.
Старик подносит зеркало, в котором ты видишь своё плечо, украшенное татуировкой – голым мужчиной с утиной головой.
– Так быстро? А я ничего не почувствовал.
– Особый способ обезболивания.
– Большое спасибо! И сколько я вам за работу…
– Сегодня – бесплатно, в честь праздника, – напоминает мастер.
Ты встаёшь и видишь, что твоя Любимая Женщина тоже спит в кресле. Фолиант выпал из её рук и лежит на дощатом коричневом полу. Старик книгу поднимает и кладёт обратно на комод. Ты целуешь Любимую Женщину в щёчку, и она, вздрогнув, просыпается.
– Я тоже задремал… Смотри, – хвастаешься картинкой на плече.
– Уже? – смотрит на наручные часы. – Я думала, это долго.
Вы одеваетесь и прощаетесь со стариком.
Выходите из жаркого особняка на морозную улицу. Идёте вдоль размалёванного граффити забора. Удивительно тихо, хотя вы в центральной части большого города. Лишь только – хрум-хрум-хрум-хрум – снег под подошвами, да – дзынь-дзынь – вечерний трамвай вдали.
Выходите на Пушкинскую, бывшую Немецкую, которую уже пересекали во время этой прогулки.
– Тебе шо-нибудь снилось сейчас, в кресле? – спрашиваешь ты.
– Нет, кажется. Ничего… Не помню.
– А мне… – И ты рассказываешь свой сон.
– Надо же, – говорит она.
– А какие ещё картинки были там, в книге? А то я кроме этой, – хлопаешь по левому плечу, – ничего не видел.
– Не помню… Я, кажется, сразу же заснула, даже не смотрела…
Свежий снег нежен и невинен, как свадебное платье невесты. Хорошо: и красиво, и пока не скользко.
Сворачиваете с Пушкинской направо, в улочку на южном склоне, где красуется ваш трёхэтажный дом – украинский модерн, то есть модерн, стилизованный под украинское барокко.
По мере удаления от салона тату и приближения к родному жилищу тебя всё более охватывает недоумение по поводу этого поступка: ты ведь не собирался заводить татуировку, да ещё такую курьёзную; и вдруг будто
Ты уже стыдишься этого украшения.
И что странно: не было боли, не было крови… Будто не выкалывал, а просто нарисовал или наклеил картинку. Да и слишком быстро… А может, это и не татуировка вовсе. Может, она смоется, если водой… Ну, конечно, не может быть, чтобы наколка наносилась вот так быстро, бескровно и безболезненно. Ну, предположим, обезболивание… Но всё равно кожа от уколов бы воспалилась, ну хоть немножко, было бы раздражение, покраснение… А тут – ничего. Видать, разыграл тебя старик. Дескать, хотите бесплатно – вот вам бесплатно: боди арт вместо наколки. Тем лучше.
Вы входите в родной подъезд. Когда-то, сто лет назад, в этом доме жил живописец-баталист, картины которого имеются в разных музеях. Он размалевал стены подъезда фресками, но не батальными сценами, а стилизацией под наивные народные украинские малюнки: вдоль лестниц – орнаменты из цветов, а на лестничной площадке – козак Мамай. За сто лет фрески истёрлись, исцарапались и требуют реставрации, но у жилищного управления, конечно, нет на это грошей.
– Привет, Мамай; мы вернулись.
Это уже стало привычкой, ритуалом. Будто, не поприветствовав, не будешь иметь удачи. Он же характерник, то есть чародей, как-никак.
Дома ты, раздевшись, первым делом пытаешься в ванне смыть с плеча изображение. Трудолюбиво трёшь намыленной мочалкой. Кожа от этого розовеет, но уткоголовый мужик нисколько не тускнеет и стекающая мыльная вода не становится грязнее. Если это не татуировка, а просто краска на коже, то краска несмываемая. Вытираешь плечо полотенцем и отмечаешь, что последнее тоже осталось совершенно чистым.
Раздосадованный выходишь из ванной и плюхаешься в кресло, ударяясь ягодицами обо что-то твёрдое. Вытаскиваешь из-под себя эту твердь и отбрасываешь на диван. Нажимаешь кнопку телевизионного пульта. (Возможно, бесценный Читатель, в реальной жизни ты не любишь смотреть телевизор и, наверно, в этой ситуации предпочёл бы заняться со своей Любимой Женщиной чем-то более интересным и приятным, нежели пялиться в телеэкран. Но здесь, в своём рассказе, автор заставляет тебя его смотреть, ибо того требует сюжет).
– … сексуальный маньяк, – говорит возникшая на экране строгая дама – ведущая местных криминальных новостей. – Это уже третий случай за последнюю неделю…
– Ты не видел тремпель? Только шо где-то положила и не могу найти, – спрашивает, держа снятое платье, твоя Любимая Женщина.
– Я на него сел – ты положила на кресло… Вот он, на диване.
(Авторская справка: тремпель – харьковское слово, означающее предмет, на который вешают одежду; за пределами Харьковщины именуемый «плечиками» или распялкой. Лет сто назад, или больше, в Харькове появились одёжные распялки, отмеченные надписью «Тремпель»; вот с тех-то пор харьковчане и называют эти предметы тремпелями; и даже смеются, когда слышат, как иногородние называют тремпели «плечиками» или распялками. А дело в том, что жил в городе некий господин Тремпель, коему принадлежал магазин одежды; фамилия этого господина наносилась на распялки в качестве торговой марки, фирменного знака… Слово «тремпель» в этом аспекте знакомо и жителям Днепропетровска – там тоже был магазин господина Тремпеля.)