Кубанская конфедерация. Пенталогия

Сахаров Василий Иванович

«Да, это полюбому не Краснодар, где трамвайчики ходят, электричество есть, а люди без оружия могут по улицам ходить», – подумал я в тот момент и оказался полностью прав. Здесь всё было не просто плохо, а очень плохо. Те солдаты, которые нас встречали, были четвёртой частью всего войска Демократического Фронта, и всё, что они контролировали, – это здание горадминистрации на площади Революции и несколько прилегающих улиц, на которых проживало порядка трёх тысяч человек, в основном никому не нужные старики, женщины и дети. Остальной город был сам по себе,

и только несколько районов славного Ростовапапы, брошенного своим правительством, ещё както держались и не скатывались в средневековье.

Торжественная встреча прошла быстро и скомканно, ни тебе фанфар, ни зрителей, ни дамочек с цветами – короткий разговор между начальниками, и на этом всё. Наша бронеколонна проскочила немного вверх по проспекту, и справа нам открылось некогда величественное здание местного Белого дома, который взирал на город множеством разбитых или заложенных кирпичом окон. На площади Революции, в самом центре её, возвышался каменный памятник героям прошлого века: два воина с оружием в руках и всадник на коне. Мощно, монументально, и видно, что памятник не так давно ремонтировали, что редкость в наше время.

Ерёменко, Михайлов и два представителя Верховного Главнокомандующего, читай президента, приехавшие с нами, направились в здание горадминистрации, видимо на переговоры, а мы заняли оборону и настороженно оглядывали окрестные дома. Ко мне подошёл один из местных ополченцев, средних лет мужчина с суровым, озабоченным лицом работяги и жилистыми, мозолистыми руками.

– Закурить не найдётся? – спросил он.

– Глаз, – окликнул я нашего пулемётчика, копошившегося за бронёй «Урала».

– Да? – Его курчавая голова показалась над бортом.

– Там моя РД лежит, в кармане боковом пачка сигарет, дай сюда.

Боец перекинул мне пачку наших дешёвых краснодарских сигарет «Конфедерат», и я отдал её местному солдату.

– Дарю.

– А сам?

– Не курю, дядя, рано мне ещё, а сигареты по случаю достались.

– Благодарю. – Он распечатал пачку, вынул сигаретку без фильтра и, прикурив от самодельной бензиновой зажигалки, с наслаждением затянулся. В глазах его появился блеск, и он выдохнул: – Табак, настоящий, не химия какая. Пол года ничего подобного не пробовал. Где выращиваете?

– Без понятия, слышал, что есть плантации, но где, никогда не интересовался.

– Боже, неужели всё наладится?

– Думаю, что да, а иначе зачем все эти затраты на проведение войсковой операции.

– Кхе, хорошо бы, а то у нас здесь последний парад наступает. Зиму коекак прожили, хоть и голодно было, а вот ещё бы месяцдругой – и хана.

– Слушай, давай познакомимся что ли, – я протянул ему руку. – Меня Саня зовут. Мечников.

Крепкое ответное рукопожатие:

– Владимир Иванович Коломойцев, хотя можно и просто по имени.

– Хорошо. Владимир Иванович, а чего голодаете, ведь река рядом с городом, неужели рыба перевелась?

– Аа, – махнул он рукой, – какая там рыба, в верховьях, может быть, чтото и есть, а здесь всё настолько

химией отравлено, что ещё лет десять ничего из неё, кроме какой чудозверюшки, не вытянешь. В Эпоху Хаоса ещё всё потравили, бочки с непонятной химией на дне лежат и постоянно протекают.

– А что фермеры окрестные?

– Нет никого, разбежались.

– Ну а выто что не уехали?

– Куда? Нас нигде не ждут, а здесь наш дом, хоть какой, а родной. Когда царь Иван в Шахты отступил, покрутились, и вот, – он кивнул на здание горадминистрации, – коменданта ростовского главой города выбрали и объявили о создании Демократического Фронта.

– Почему Демократического?

– Чёрт его знает, Михайлову понравилось, солидно звучит, как в старые времена, а нам всё равно. Ваших на помощь позвали, и с тех пор здесь сидим, Восемь Яиц от мародёров обороняем, хотя у насто и взять особо нечего.

– Не понял, что за восемь яиц? Плансхему города смотрел, и там ничего подобного не было. Даже улицу Мечникова нашёл, а восемь яиц не помню.

– На памятник посмотри, – ухмыльнулся ополченец.

Ну, взглянул я на памятник, всё в порядке, камень, статуи, внизу табличка какаято.

– Вроде бы нормально всё, в чём подвох?

– Ладно, – объяснил ростовчанин, – это местный прикол, три бойца и жеребец, у каждого по два яйца, всего восемь.

– Да, смешно, – улыбнулся я.

Мы ещё некоторое время поговорили о том о сём, и из здания горадминистрации вышел Ерёменко.

– По машинам! – скомандовал он.

Бойцы загрузились, и наша рота помчала по городу. Мы отправились присоединять к нашей Конфедерации нейтральные районы, а охрану наших представителей и местного правительства оставили мотострелкам. В течение дня наши машины побывали во всех независимых частях города Ростова, и везде всё происходило одинаково. Первой к воротам, ведущим в какойлибо район, огородившийся от мира взорванными домами и бетонными заборами, подъезжала машина с огромным новеньким флагом Конфедерации на кабине, следом остальные наши «Уралы». Появлялся местный хозяин, не важно как он назывался, старейшина, вождь, председатель или смотрящий, с ним Ерёменко вёл переговоры, которые всегда проходили удачно. Хм, а попробуй не согласись с нашим комбатом, когда позади него сотня бойцов, к бою готовых, да радисты сидят на волне и могут вызвать подмогу. Таких дураков среди уцелевших горожан не находилось.

В общем, за несколько часов мы посетили Западный, Каменку, Северный, Темерник, Нахичевань, Чкалова, Сельмаш и Первомайский, более нигде по всему городу крупных скоплений людей не было. Везде нас приветствовали как освободителей и друзей, а узнав, что город отходит к Конфедерации и на подходе автоколонны с продовольствием, подписывали писульку о вхождении в Демократический Фронт. Уже ночью эта официальная бумага была доставлена в городскую администрацию, представители президента радировали в Краснодар об успехе, и в 23.00 город Ростов стал неотъемлемой частью Кубанской Конфедерации.