Кубатура яйца
Шрифт:
«Что это?» — спросил полисмен, угрюмо глядя на нож.
«Нож», — игриво ответил я, не чувствуя потребности в оправданиях.
«Зачем?» — спросил полисмен уже очень серьезно.
«А я, знаете, люблю выпить в полете с экипажем. Здесь есть штопор, и он…»
Не дослушав меня, полисмен отложил нож в сторону.
«Не время и не место для шуток, — сказал мне усталый человек с револьвером в расстегнутой кобуре. — Вчера угнали самолет, и, поверьте, здесь совсем не сладко дежурится. У кого-то бизнес — угонять самолеты, а у меня — мешать тому, чтобы угоняли…»
Я виновато взглянул на полисмена, потому что прав был он, а не я.
Сто пятьдесят раз вокруг света
Когда едешь по американским дорогам, можно увидеть
Ироничный швейцарец Макс Фриш определил однажды Лос-Анджелес как «транспортное сооружение, которое городом никогда не станет»; а вправду ведь, если уложить все автомагистрали Лос-Анджелеса рядами, то раскинется асфальтобетонная пустыня размерами сто двадцать на семьдесят пять километров, без единого деревца или кустика; на некоторых автостоянках сделаны х-образные вырезы, по дну которых растет трава для очищения и атмосферы, — это называется травобетон. Уже не раз и не два раздавались в Америке голоса о том, что дороги заняли великое множество плодородных почв, изуродовали тело земли, напоили степной воздух бензиновым перегаром.
И все-таки американские дороги великолепны. Они построены с заботой о вас, и они вас любят. Да, конечно же хорошие шоссе стоят немало, но я не буду утомлять вас сложными расчетами, из коих следует, что расходы на амортизацию транспорта на выбоинах были бы выше стоимости бетонного полотна, брошенного под колеса.
Что ж, это большое достижение американской экономики, слов нет. Только ведь не одними лишь мыслями об амортизации автомобиля жив человек. Думаю даже, что средства, затраченные нами на восстановление и перестройку городов после войны, на детские сады, школы, ясли, больницы и квартиры для всех, будь эти деньги обращены в гудрон и бетон — шоссе, оплели бы советскую землю дорогами получше американских. Только очень уж это кощунственная мысль — забыть о стариках, скажем, и вспомнить об автомобилях новейших марок прежде всего. Все в свою очередь, у каждой страны, у каждой социальной системы такая очередность — собственная. Американцы, во всяком случае, не без оснований влюблены в свои шоссе; я уже говорил вам, что шоссе эти великолепны.
Американские автомобили просто не выжили б на проселках — низко сидящие, с нежно сбалансированными кузовами; когда-то на этих дорогах мне приходило в голову, что «звезды и полосы», популярный государственный символ, образное определение флага США, на самом деле — образ шоссе с белой разметкой, над которым вспыхивают желтые и красные звезды автомобильных огней.
Учитывается все: и то, что нетормозящая машина тратит почти на треть меньше горючего, — хорошие шоссе не имеют перекрестков, перекрыты путеводами; путь далеко просматривается — почти всегда у вас открыт передний обзор метров на сто; встречные потоки постоянно разделены — фары не слепят; в скотоводческих районах дороги огорожены проволочными сетками — можно не бояться коров-самоубийц…
Американские шоссе безымянны, они не бывают Волоколамскими, Видземскими, Житомирскими, но награждены номерами, регулярно возникающими в поле вашего зрения на геральдических щитах, и лаконичными указателями, предупреждающими о достопримечательностях, мотелях, расстоянии до населенных пунктов и обо всем, что вам следует знать. Если вскорости вы будете обязаны тормозить — то ли для неизбежной покупки билета в заповедник, то ли для въезда на платный отрезок пути, — поверхность шоссе становится рифленой через каждые несколько метров — слышно, как под автомобилем раздаются короткие скорострельные очереди, нацеленные, как правило, вам в карман. Платные отрезки дороги, существующие в некоторых штатах, никогда не берут с вас помногу сразу, но через каждые несколько миль надо бросить монетку в жестяное корыто, вынесенное на уровень дверцы. В штате Иллинойс я решил однажды не заплатить корыту — автомобиль не притормаживая промчался мимо, но долго еще сзади был слышен бомбежечный вой сирены и мигал обиженно красный глаз. Впечатление оказалось настолько сильным, что охота экономить на корытах сразу отпала. Платных дорог в общем-то не много, но попадаются и они, обучая собственным правилам.
Итак, шоссейные дороги в США протянулись на четыре миллиона миль — больше шести миллионов километров; еще от начала нашего летосчисления не минул и миллион дней, а дороги в одних лишь Соединенных Штатах могут уже опоясать Землю, словно катушку, больше ста пятидесяти раз по экватору, — ах, это так любимое американцами слово «миллион»…
Население дорог разнообразно; на Гавайях и в штате Миссисипи водительские права выдаются без экзаменов с пятнадцати лет (только в тридцати штатах запрещено вождение автомобиля до четырнадцатилетнего возраста); обычно же необходимо сдать простенький экзамен по
Отчетливо помню книгу Джона Керуака «На дороге». Битнический манифест, у нас она прочтена была удивленно и с опозданием; только позже я познакомился с людьми, чьей религией стало движение, дорога; не переезд от жилья к жилью, а жизнь в движении — на мотоциклах, в автомобилях, в трайлерах, на платформах. У многих есть какая-то цель, иные, словно беженцы, которые не ведают, где остановятся, — в заплечных мешках часто попискивают очень серьезные большеглазые младенцы.
Впрочем, особые рюкзаки для младенцев никого не удивляют; говорят, что в дальней дороге они даже удобны (моя жена упала бы в обморок, ей всегда казалось, что только никелированные коляски необычайной красоты достойны транспортировать детвору, так что я вольнодумствую, столь примирительно рассуждая о младенце в заплечной сумке).
…Но младенец улыбнулся из-за папиного затылка и невозмутимо перекочевал на дерматиновую обивку стула в одноэтажном недорогом китайском ресторанчике «Королевский Пекин». Происходило это на 23-й улице в городе Лоуренсе, где я поглощал на обед нечто по-восточному загадочное, сладкое, соленое и перченое одновременно (в китайских ресторанах боюсь спрашивать, что мне подано, — заказываю какого-нибудь «Фиолетового Дракона» и убеждаю себя, что это вовсе не маринованные сверчки, как показалось. А деликатные официанты тоже загадочно жмурятся и хранят тайны).
…Ребенок на дерматиновом стуле был так мал, что не умел самостоятельно переворачиваться. Он лежал на животике, свесив ножки и пытаясь на пальцах изобразить что-то похожее на азбуку глухонемых. Его мама и папа неспешно поливали креветок кетчупом, сбрызгивали лимоном и по одной отправляли к себе в очень веселые рты. Я не вытерпел и, нарушая правила хорошего тона, потрогал парня за рукав джинсовой куртки: «Эй, упадет…» Парень взглянул на меня совершенно безразлично и, беззвучно пережевывая креветку, отрицательно покачал головой. «Он у нас хороший», — сказала белокурая и юная мама в розовой блузке, стянутой узлом на животе. Я думаю, что мама имела в виду младенца, а не его папу с крошками в негустой юношеской бородке. «Мы из Коннектикута, — сказала мне мама и шлепнула младенца по попке, обтянутой непромокаемыми резиновыми трусиками. — Едем. Хочется увидеть Америку. Пусть и он поглядит», — и хлопнула младенца по резиновым трусикам еще раз. «Видели наш „фольксваген“ у входа? — включился в беседу папаша. — Мы с Пегги недавно поженились и решили подыскать себе университет повеселей. Возле нас в Коннектикуте ведь или нью-йоркские университеты, где с ребенком жить тяжело, или Гарвард, на который все равно денег не напасешься. Поехали искать, где бы поучиться, — мы биологи-третьекурсники, — и так в дороге понравилось…» Папа махнул рукой, взял еще одну креветку, сбрызнул ее из лимонной дольки и начал макать в кетчуп. Мама тоже хотела взять креветку, затем раздумала, достала из сумочки пластмассовую бутылку с соской, перевернула младенца на спину и воткнула ему соску в жадно распахнувшийся ротик. Папа принял бутылочку, и дальше они ели очень согласно: папа держал бутылочку, мама — младенческую головку, а поскольку у каждого из родителей оставалось по свободной руке, то папа с мамой спокойно беседовали, беря креветок и медленно размазывая ими алую лужицу кетчупа.