Куда пропали снегири?

Сухинина Наталия Евгеньевна

– Ты обесчестил мою дочь, - кричал он диким голо­сом, - ты соблазнил её, мерзавец! Я-то считал, что мо­нахи добропорядочны, ничего не жалел для вас, а вы, а вы...
– он задыхался от гнева.

Потом метнулся в верхнюю комнату, притащил от­туда дочь, зарёванную, со спутанными волосами.

– Кто соблазнил тебя, скажи, кто?

– Он, - спокойно сказала девушка и посмотрела на Марина насмешливыми глазами.

Что он мог сказать ей? Что мог сказать, стоя перед опозоренным отцом и обесчещенной девушкой? Рас­крыть свою тайну, которую никто никогда не должен узнать? Он знал, что для монаха превыше всех добро­детелей смирение. Он смирился.

–

Прости, отец, меня, грешного, - пал на колени пе­ред старым гостиничным Марин.

– Простить?
– старик сжал кулаки и глаза его нали­лись гневом.
– Никогда! Моя единственная дочь! Не­годяй! Для вас, монахов, навсегда закрыты двери моей гостиницы. Пошёл вон!

Марин вышел в безлюдную ночь. Он шёл по залитой лунным светом дороге к своей обители и горько пла­кал. Он знал - никто сейчас не увидит его слёз, а у во­рот обители они просохнут. А ещё он знал - ему посы­лается великое испытание, и надо оказаться его достойным.

Да, история эта только начиналась. Утром гостинич­ный кричал, стучал кулаками уже в обители. Он расска­зал о «негодяе и развратнике» Марине, братия крести­лась и качала головами. К вечеру разгневанный игумен выгнал Марина из монастыря. Тот вышел. Постоял за воротами, прошёл несколько метров и сел на придо­рожном камне под монастырскими стенами. Отныне ка­мень этот станет его жильём надолго. Под дождём, под палящим солнцем сидел он у ворот обители.

– Что ты сидишь здесь?
– спрашивал его тот или иной паломник.

– Я согрешил и наказан, - смиренно отвечал Марин. Одежда его почти истлела, он стал грязен и худ. Как и следовало ожидать, дочь гостиничного зача­ла ребёнка.

Когда малыш родился, не умягчилось сердце не­счастного деда. Схватил он младенца и побежал к во­ротам обители. Бросил его перед Марином.

– Забери себе!
– крикнул злобно.

Марин забрал. У пастухов, пасших неподалёку ста­до, он выпросил молока и кормил им мальчика. Ему приносили старую одежду, и он укрывал ею ребёнка. Братья просили игумена о прощении Марина, но слишком уязвлен был игумен, не мог простить позора, павшего на его примерную обитель. Однажды, когда разразился особенно сильный ливень и Марин, обхва­тив руками мальчика, прятал его от дождя, братья пошли к игумену с ультиматумом:

– Если ты не простишь Марина и не вернёшь его в монастырь, мы все уйдём отсюда. Ты учишь нас про­щать согрешения друг другу, а сам вот уже три года не можешь простить согрешившего и покаявшегося инока.

Игумен внял голосу разума. Марин вновь вошёл в ворота обители. Но не один. Он держал за руку мальчика, который смотрел на него преданными гла­зами и звал «папа». За самую тяжёлую работу взялся Марин. Таскал воду, скоблил полы и по-прежнему много и усердно молился. А рядом с ним хвостиком ходил мальчик. Марин и его научил молиться, терпеть скорби, работать не покладая рук. Братья всей душой полюбили его...

Дни тянулись за днями, пока не пришёл и этот - последний в жизни Марина. Он умер тихо у себя в келье, братия только через три дня заметила, что нет его в церкви и на послушании. Пошли в келью. Марин лежал бездыханный, а рядом тихо плакал ребёнок. Начали готовить тело к погребению. Стали обмывать и - ужаснулись. Перед ними лежала женщина...

Побежали к игумену:

– Умер брат наш Марин.

– Царствие ему Небесное, - перекрестился игумен.

– Дело такое, отче, - замялись монахи.
– Марин-то наш не Марин, а ... женщина.

Долго не мог игумен вымолвить слово. А потом пал на колени, прося у Господа прощения за великое оско­рбление человека. Прибежал

и гостиничный. Стал рвать на себе одежду, плакать и каяться. На другой день при­вёл дочь. А дочь его уже несколько лет бесновалась. Не прошла для неё даром клевета на честного человека. Грех изуродовал её красоту, грех превратил её в жал­кую немощную старуху. А когда подошла она к телу почившей, слёзы покаяния вырвались из её больной, настрадавшейся души. Рассказала она всё, что было. Узнали правду монахи, игумен и старый гостиничный. А маленький мальчик смотрел на всех своими чистыми глазами и ничего не понимал. Но когда мать хотела забрать его, он отдёрнул руку. С тех пор он остался в обители, вырос, принял постриг и ещё долго жил сре­ди братии, удивляя её своим благочестием и смирением.

Вот такая, почти невероятная история. В ней каж­дое слово - правда, хотя нам, живущим в сем лукавом и лицемерном веке, трудно поверить в рассказанное. Уж больно всё просто, банально, а вместе с тем зага­дочно и удивительно. Но за свои подвиги преподобная Мария, звавшаяся при жизни Марином, была причис­лена к лику святых. Жития святых, составленные Ди­митрием Ростовским, содержат описание её жизни с детства до блаженной кончины.

IV век сокрыт от нас плотным слоем событий, имён, знамений, войн, интриг веков последующих. Жизнь преподобной Марии лишь маленькая весточка, про­рвавшаяся оттуда, из «прекрасного далека» в нашу бурлящую страстями жизнь. Она напомнила нам, что люди, жившие так давно до нас, были по сути дела та­кими же, как мы. Они и клеветали, и гневались, были жестокосердны и распутны. Но они были и чисты, и жертвенны, и смиренны. Они были прекрасны. Свиде­тельства тому их поступки, сделавшие их святыми. А святость, она не знает границ ни времени, ни прост­ранства. Она - удел избранных. В церковном календа­ре есть дни памяти преподобной Марии, «подвизав­шейся в мужеском образе под именем Марина, и отца ея преподобного Евгения». Есть и молитвы этим угод­никам Божьим. А если так, то стоит ли скорбеть из-за того, что даже самый примерный отличник не скажет, где она, эта маленькая провинция Вифиния, давшая миру маленькую, но прекрасную жизнь, эхо от кото­рой разнеслось на долгие и томительные века?

СИМЕОНОМ ЕГО ЗОВИТЕ

В далёком селе Утёвка Самарской губернии жил в конце прошлого века удивительный подвиж­ник Григорий Журавлёв, уродец, родившийся без рук, без ног и зубами писавший чудные иконы. Я рассказывала вам о его таланте и силе духа в одном из материалов. Как хотелось побыстрее увидеть его иконы в Утёвском храме, но храм был закрыт. Мне по­казали дом батюшки, отца Анатолия, пошла к нему за ключами. Но батюшки дома не оказалось.

– Придёт скоро, подождите, отпевать уехал в со­седнюю деревню, - объяснила матушка.

Стоит на крылечке и объясняет. Вдруг кто-то не­вежливо отодвинул меня плечом и перед матушкой выросла мужская фигура.

– Привёз вам, матушка, маслице от святого Симео­на Верхотурского, вот иконочка, к мощам приложен­ная, а вот несколько картошин с той святой уральской земли. Посадите, будет вам картошечка от самого праведного Симеона.

Услышав слово «Верхотурье», я обрадовалась. Несколько месяцев назад иеромонах Филипп из Троице-Сергиевой Лавры по благословению Святейшего Патриарха был направлен туда наместником Свято-Николаевского монастыря, где покоятся мощи пра­ведного Симеона Верхотурского.