Куда пропали снегири?

Сухинина Наталия Евгеньевна

Я много думала об этой чужой мне семье. Говорят, от добра добра не ищут. Только, случается, опроверга­ет жизнь народную мудрость. Бывает, как раз от доб­ра-то и уходят. К недобру. К неустроенности. К чему-то новенькому, от привычного и надоевшего. Только и новенькое приедается быстро и тоже становится при­вычным. И тогда уже, случается часто, опять возвра­щаются к добру. Побитые, устыжённые, вкусившие радостей сладкого чужого пирога, который всегда поперву слаще, чем собственный. Как оно повернётся у Ирины и Олега? Не сбросить со счетов прожитых вместе лет, может, одумается, может быть, закрыв от стыда лицо, придёт к ней однажды и скажет: «Прос­ти». А может, именно судьбу свою нашёл на старости лет, и такое

бывает, и такое случается. Очень хотелось хеппи-энда и очень хотелось утешения для Ирины, награды за её желание простить, за её усилия пересту­пить через собственную гордыню. А она недавно взяла и пришла. С букетиком ландышей:

– Это не от старушки у метро, а с дачи. Ландышей этим летом... Сын закончил институт и подумывает жениться. Девочка хорошая, скромная, чего ещё ему искать.

В отпуск она хочет съездить на Валаам, там, гово­рят, очень благодатно.

Об Олеге ни слова. Пришлось спросить.

– И не знаю, что сказать. Вот уже второй месяц жи­вёт у нас на даче. Картошку посадил, клумбу сделал. Видимо, не сложилось у него с Татьяной, а может, поссорились, отсиживается. Я приезжаю, он в лес уходит или в комнате закрывается. Неловко ему со мной встречаться. Захочет поговорить, я с радостью, а сама неволить не буду.

МАРИН ПО ИМЕНИ МАРИЯ

Сейчас, пожалуй самый примерный отличник за­думается - Вифиния, Вифиния, знакомое что-то, а вот где это, где? Не припомнить отличнику. По­тому что раскрашенные его уверенной рукой контур­ные карты «не заострили должного внимания» на не­большом кусочке земного шара. И учебник географии, читаный-перечитанный и назубок отличником усвоен­ный, тоже как-то о Вифинии умолчал. Там не было всемирных катаклизмов, не было событий, потрясших историю и запёчатлённых на её скрижалях. Но там жили люди. Во все века от сотворения мира. И судьбы тех людей были порой удивительны...

Теперь это Турция. Турки завоевали Вифинию в четырнадцатом веке, а тогда, в четвёртом, когда происходили события, о которых я хочу рассказать, Вифиния была провинцией на северо-западе Малой Азии. Простые, с сердцами благочестивыми и от­крытыми, люди трудились на виноградниках, выра­щивали хлеб, молились и детей своих воспитывали такими же - любящими труд и почитающими молит­ву. Вот и человек по имени Евгений. Хотя и богатым был, владел имением и землёй, а дочь Марию воспи­тал в кротости. Одного жаждал несказанно: подрас­тёт дочь, станет хозяйкой имения, отец передаст ей всё нажитое, а сам уйдёт спасать душу в ближайший монастырь. Но человек предполагает, а Бог распола­гает. Выросла Мария и очень внимательно вслуша­лась в слова отца:

– Ты уже взрослая. Если с умом поведёшь хозяй­ство, в бедности не пребудешь. Как жить, знаешь - честно, с милосердием к бедным, в труде, не в празд­ности. А свои года хотел бы я закончить в образе иноческом. Знаешь, дочка, давно я этого хотел.

Мария, опустив голову, стояла перед отцом. Она изо всех сил прятала слёзы, а они текли и текли по её щекам. Ей было страшно жить одной в большом доме. Но как ослушаться отца? В те далёкие времена строгие правила не оставляли детям такой возможности. Всю ночь проплакала Мария. Да и отец на другой полови­не дома не загасил до утра огня. А утром он услышал слова, повергшие его душу в смятение и восторг од­новременно:

– Я пойду с тобой в монастырь, отец. Да, знаю, мо­настырь мужской. Да, знаю, девице нельзя пересту­пать его порога. Но ведь если остричь волосы и надеть мужское платье...

Смятение... Это невозможно - жить девушке в мужском монастыре, каждую минуту скрываясь и боясь разоблачения.

А если это возможно, а если это вдруг возможно? Если разлука с дочерью не обяза­тельна?!

– Я никогда не слышал ничего похожего, - сказал отец.

– А может, и после меня никто ничего похожего не услышит. Мы будем жить вместе, отец, будем вместе спасать наши души, и тайну нашу никто никогда не разгадает.

Не загасил отец огня и на следующую ночь. А ут­ром, обняв и перекрестив дочь, сказал:

– Собирайся!

Они раздали нищим всё, что имели. Делали это без сожаления, от расспросов уклонялись. Потихонечку людская молва отступилась от них. Последнее, что сделал отец перед дорогой - остриг дочери её пре­красные волосы.

Глубокой ночью они вышли за городские ворота. Пожилой, рослый мужчина и худенькая, стройная девушка, нет, худенький, стройный юноша в ладно си­дящем на нём костюме. Они отправились в путь, и только Господь знал, какой тот путь долгий, как щед­ро вымощен он печалями и скорбями.

Монастырская братия распахнула им свои ворота. Любовь к Богу во все времена соединялась с любовью к людям.

– Я раб Божий Евгений. А это сын мой по имени Марин. Мы ушли из мира, примите нас.

Монахи приняли. Оглядели мальчонку: ни усов, ни бороды, вырастут, какие его годы.

Но вот уже три года прошло, а усов нет как нет. «Не растут», - разводил руками Марин и виновато улыбался. Да и голосок у него тоненький, совсем не мужской. Евнух - решила братия. Евнух и есть.

А евнух очень быстро освоил монастырский устав. Жил смиренно, был в полном послушании у игумена обители. Вызывался на самые трудные работы, прово­дил долгие часы в молитве. И очень радовал отца сво­его, Евгения.

Но вот умер Евгений. Жизнь отсчитала положен­ные ему дни, и он, как хотел, принял смерть в ино­ческом чине. Марин очень скорбел об отце. А схоро­нив его, принял на себя ещё более трудные подвиги. Постился строго: ел через день, да и то понемногу, лишь для поддержания сил. Спал по три-четыре ча­са в сутки, остальное время посвящал молитве. И ещё одну добродетель, очень редкую, заметили монахи в своём брате. Он мог изгонять из человека нечистых духов, лечил бесноватых. К нему потяну­лись люди отовсюду. Беснование - тяжёлая бо­лезнь, страшная беда, глубокая скорбь. Только за особые подвиги наделяется человек способностями изгонять бесов. Сила страшная, изворотливая, лу­кавая. Не оставила она Марина без своего «внима­ния», нашла лазейку...

За несколько километров от обители были монас­тырские огороды. По очереди, по несколько человек, монахи ходили туда трудиться. Сеять, пахать, полоть, поливать. Дорога на огороды была неблизкой, мона­хи, отправляясь с рассветом, к вечеру добирались до гостиницы, чтобы переночевать там, а утром снова в путь.

– Пойдёшь и ты, Марин, - сказал игумен.
– Твоя очередь полоть огороды. С утра и выходи.

Пошёл Марин. По традиции остановился в гости­нице. Гостиничный - человек сердечный. Привык к своим постояльцам-монахам, ему нравилось их бла­гочестие, их немногословность, чёткость в расчётах. Встретил он и Марина, как всегда, радушно. И вот ведь банальная раскрутка сюжета. Была у гостинич­ного дочь... Дочь и дочь, какая корысть от неё Марину, который сам недавно был любимой дочерью, а теперь вот осиротел. Но своим путём шёл мимо гостиницы воин. Красавец, с налитыми мускулами, серыми глаза­ми и смоляными кудрями. А ещё с речами, слаще кото­рых дочь гостиничного никогда ничего не слышала. И вот, как водится в банальных историях, закружи­лась от речей голова простодушной девушки и по уго­вору не накинула она на ночь крючок на дверь своей спальни... Встал Марин с рассветом и по прохладе дви­нулся на огороды. А когда на обратном пути зашёл в гостиницу, гостиничный, как лютый зверь, вцепился Марину в платье: