Кукарача
Шрифт:
– Сиди!
– сказала мама.
– Ты, конечно, по делу?
– обратилась она к Кукараче, который держал в руке толстенную книгу.
Лейтенант взглянул на меня.
– Что, опять он травил реку?
– спросила мама.
Кукарача опустил глаза.
– Ограбил банк?
Кукарача молчал.
– Убил человека?
– В голос мамы вкралось раздражение.
Кукарача понял, что настал критический момент, и положил книгу на стол.
– Что это?
– Это, Анна Ивановна, Большая Советская Энциклопедия. С вашего
– Зачем же ты утруждал себя? У нас энциклопедий хоть пруд пруди! Мама показала на забитый книгами шкаф.
– Мда-а... Не сообразил, - улыбнулся Кукарача.
– Это касается меня или обоих?
– Скорее - его, но ваше присутствие также желательно.
Мама села и приготовилась слушать. Кукарача кашлянул в кулак.
– Ну, ждем, просвети нас!
– подбодрила его мама.
– Никотин!
– начал Кукарача и сделал паузу. Мои и мамины взгляды на миг встретились, и мне показалось, что глаза мои пронзило раскаленными иглами. Я опустил голову и зажмурился. Словно сквозь сон доносился до меня голос Кукарачи:
– Никотин... Французское слово - Nicotine, от имени французского дипломата Ж. Нико, который первым ввез в 1560 году табак во Францию... При курении табака никотин проникает с дымом в дыхательные пути и, всасываясь, действует на узлы нервной системы... Действие никотина двухфазное: в малых дозах - возбуждающее, в больших - угнетающее и ведущее к параличу нервной системы, остановке дыхания, прекращению сердечной деятельности. Никотин один из самых ядовитых алкалоидов: несколько капель его при введении человеку могут вызвать смерть...
Кукарача умолк.
– И что же?
– спросила мама после долгого молчания.
– Чего вам больше? Про похоронные расходы здесь не говорится, попытался Кукарача сострить.
– Я не про это. Что сделал ты, застав его за курением?
– Я?.. А что я мог сделать?
– растерялся Кукарача.
– Вот, пришел к вам...
– Он был один?
– У тех я уже побывал. И даже взял расписки.
– Какие расписки?
– Вот, пожалуйста...
Кукарача извлек из кармана сложенные вчетверо листки ученической тетради и развернул один из них.
"Я, Дуду Доборджгинидзе, даю пионерское слово, что никогда в жизни не буду не только курить, но даже смотреть на папиросы. Клянусь мамой, папой и всеми".
Кукарача сложил и спрятал листок.
– Осталось теперь взять расписку от нас, и борьба с никотином закончена, да?
– спросила мама, не скрывая иронии. Потом она встала и направилась ко мне. Я даже не сдвинулся с места, - хуже того, что уже произошло, случиться не могло. Мама закатила мне пощечину, против которой пощечины Кукарачи на берегу Мтквари показались мне детской лаской.
– Что вы делаете!
– Кукарача схватил маму за РУКУ.
– Отстань! Я знаю, что делаю!
– Мама попыталась отстранить Кукарачу.
– Что вы, Анна Ивановна,
– Кто же это?.. Кто меня погубил?
– спросила глухо мама.
Я-то знал, как ответить на этот вопрос, но одно мое слово сейчас было бы равносильно моей смерти.
– Кто? Вы сами, Анна Ивановна, - сказал Кукарача спокойно.
– Что?!
– Установлено, что, как правило, курить начинают дети родителей-курильщиков, - так же спокойно произнес Кукарача.
– Значит, перевоспитать следует меня? Так, что ли? Может, написать расписку - "Я, Анна Ивановна Бахтадзе, даю пионерское слово...".
– Зачем же вы так, Анна Ивановна?
– прервал маму обиженный Кукарача.
– Энциклопедию составлял не я, и табак в Грузию завезен не мною... Извините...
Мама опешила, покраснела, быстро повернулась и вышла из комнаты. Не знаю, рассердилась она или ей стало стыдно. Скорее последнее. Кукарача понял, что оставаться ему у нас не стоит. Он взял энциклопедию под мышку и направился к двери. Здесь он остановился, взглянул на меня, и на лице у него появилось выражение, похожее на раскаяние. Я опередил его:
– Шпион ты, Кукарача, шпион! Мильтон несчастный! Ненавижу тебя!
Словно гора свалилась с моих плеч - я высказал Кукараче то, что думал о нем в ту минуту.
Я увидел, как покрылось смертельной бледностью смуглое лицо Кукарачи...
Овощной ларек борчалинского колхоза имени Махарадзе находился на краю Варазисхеви, рядом с нашим домом. Весь персонал ларька состоял из двух азербайджанцев - Али и Ибрагима. Нам нравилось, как они смешно коверкают грузинский язык.
– Ты, малшик, очен хатиш, штобы тебе пабит, да?
– беззлобно угрожали они нам, уличив в попытке стащить с прилавка семечки подсолнуха или сушеные сливы.
Ларек торговал всем, что имелось в колхозе, - начиная с винограда и вина и кончая арбузами, иногда даже мясом, так что маме почти не приходилось ходить на базар.
Старший, Али, был примерно в возрасте моего отца, Ибрагим - моложе, лет семнадцати - восемнадцати. Он немного косил, и Али, бывая в дурном настроении, называл его "косой сукинсин".
Сейчас мне трудно сориентироваться в ценах того времени, но помню отлично: на рубль Али давал мне столько зелени, что она не умещалась на нашем кухонном столе. И еще говорил:
– Малшик, ты скажи свой мама - Али сдачи не имел, следующи раз отдал все сразу...
Мама называла Али и Ибрагима жуликами, но поддерживала с ними доброе знакомство. К нам, ребятам, они относились хорошо, нередко угощали нас и семечками, и абрикосами, и сливой.
В середине июля Али и Ибрагим привозили полный фургон арбузов и дынь и сваливали их кучей перед ларьком. А потом Ибрагим весь день без передышки расхваливал свой товар:
– Кому борчалинский харфуз и динь на разрез! Сладкий харфуз! Вах-вах-вах, какой динь!