Кукольный загробный мир
Шрифт:
— А-а!! — крикнул Хара, но эха не последовало, словно звук был направлен внутрь себя.
Он слышал только собственное дыхание, даже шаги не воспринимались ухом. Стало слегка не по себе. В пространстве скуки не было деревьев-сталактитов, деревьев-сталагмитов или деревьев-вихрей. У каждого древесного обитателя леса присутствовала своя индивидуальность, ветви росли в разные стороны, непредсказуемо извиваясь эвольвентами неких математических кривых. Их изящество и неагрессивная красота поражали. Подумать только — здесь так долго нет времени, нет увядания, есть только прекрасное, вечное и неосмысленное…
Ну да, фраза «долго нет времени» звучит как-то конфликтующе.
Хариами
Чего теперь ворошить опустошенную память? Было это бесконечно-бесконечно давно…
Хариами подошел к одному из деревьев, слегка согнул его ветку. Она так и осталась торчать дугой, вовсе не думая разгибаться. Он отломил какую-то ее часть и узрел еще одно чудо: часть ветки продолжала висеть в воздухе, не падая вниз. Оказывается, здесь даже остановлено действие сил притяжения. Ничто не течет, ничто не меняется. Как-то по-новому выглядела Фиолетовая свеча, и он некоторое время не мог сообразить — что же с ней не то, потом дошло: ее пламя совершенно перестало мерцать. Точно заледенело, продолжая излучать лишь похолодевший свет.
Вообще-то все это было ожидаемо. И чему он удивляется?
Хара, воодушевив себя важностью миссии и отважностью ее исполнителя, медленно двинулся сквозь лес на восток. Сначала шел очень осторожно, боясь сделать что-нибудь не так или ступить куда-то не туда. Но пространство скуки по сути не являлось враждебной средой обитания. Загадочной — да, унылой — тоже да. Но не более. Примерно через полчаса субъективного времени Хариами уже смело вышагивал по лесу, распрощавшись с любыми страхами. Дороги не было, как не было и необходимости в ней. Просто ориентируйся на пламя свечи — и до востока добредешь, уж точно не заблудишься.
Фалиил шел в противоположном направлении, на запад — туда, где безраздельно царствовала статная Голубая свеча, окрашивая горизонт соответствующим оттенком. От этого возникало ощущение вечных сумерек: небо чуть заштриховали голубым карандашом на радость всем поэтам да романтикам. Туман абстракций Фалиил прошел беззаботно — просто двигался, ни о чем не думая. Потом готов был поклясться, что слева в тумане нечто мелькнуло… Штрихи? Других версий быть и не могло. Но он не разобрал ни формы, ни образа. Едва оказавшись в пространстве скуки, он крикнул:
— Эй! Здесь есть кто-нибудь?
Глупо, конечно. И как-то странно звучал собственный голос — точно звуки обрубали после каждого произнесенного слова. На душе стало жутковато. Он сдержанно полюбовался напыщенностью лесных тонов, вдохнул совершенно бесцветного и безвкусного воздуха, затем продолжил путешествие. Фалиил был скептик по натуре и меланхолик по убеждениям. Жизнь, которая, по его мнению, не многим веселее чем смерть, — являлась для него лишь ежедневной сменой декораций. Он сам порой жалел, что не может так искренне восхищаться каждому прожитому дню, как, например, Анфиона или Винцела. Еще в его натуре имелась тяга к познанию вещей. Интересно было как устроено то, как это? Почему ветер? Почему звезды? Почему днем пять часов, а ночью четыре?
Вообще-то научными изысканиями занимались трое: Гимземин, Авилекс и Фалиил. Только каждый видел этот путь по-своему. Алхимик шел к знаниям через опыты с травами
Не так давно Фалиил высказал более сложную гипотезу, заявив ошарашенным слушателям, что они наблюдают не четыре отдельные свечи, а одну-единственную, только с разных сторон. Этот оптический обман возникает потому, что пространство вселенной сильно искривлено и замкнуто в большую сферу. Кривизна разлагает свет на четыре спектра. И еще в конце он добавил, что его теория гениальна. Половина кукол сразу же отвергла этот бред, а другая половина, в основном — девчонки, даже не поняла, о чем шла речь.
Сейчас Фалиил размашисто вышагивал по пространству скуки, не особо наблюдая за его безжизненным окружением, и наверняка думая над своими новыми теориями. Из кукол он был самым большим — как в высоту, так и в ширину — даже слегка полноват. Может, поэтому пуговицы на его темно-синей рубашке постоянно расстегивались?
Его округленное лицо редко когда улыбалось.
Едва очутившись в тумане абстракций, Ханниол внезапно отпрянул. Звук непроизвольно вырвался из горла и скорее являлся неосознанным рефлексом, чем выражением панических чувств. Даже когда причина для испуга резко исчезла, ее образ еще некоторое время шокирующим воспоминанием стоял перед глазами. Этот огромный черный монстр с мохнатыми загнутыми зигзагом лапами, несколькими светящимися глазами и тоненькими, как у стрекозы, крыльями по бокам. Стрекоз уже давно никто не наблюдал, а это одичалое видение длилось, пожалуй, капля-секунду… или две, или три. Да не все ли равно?!
Штрихи…
Вот и познакомились.
Интересно, когда они возникают, за то ничтожное мгновение, что живут, они что-нибудь чувствуют? Думают? Боятся своей смерти, едва ли не впритык следующей сразу за рождением? И откуда они? Из кошмарных снов? Вдруг образы, рождаясь в чьей-либо несчастной голове, пытаются реализовать себя здесь, в тумане?
Ханниол отошел от первоначального шока и уж было надумал повернуть назад. Но жуть как не хотелось выглядеть трусом в глазах Астемиды. Тьфу, почему мысли опять о ней? Дальнейшие шаги он совершал, двигаясь точно по канату — осторожно, с зажмуренными глазами. Когда на горизонте вновь появилась Желтая свеча, казалось, радости нет предела. Освежающий вдох-выдох придал сил и некую внутреннюю окрыленность: он готов идти! А штрихи — лишь несущественная мелочь, близкая к взору. На минуту ему даже стало стыдно за свои сомнения.