Кукольный загробный мир

Попов Андрей Викторович

Великий Триумвират хотел бы иметь многовековую историю, которой можно гордиться, но он был основан всего год назад или около того. Все началось с телевиденья: там как-то показали фильм «Приключение принца Флоризеля», в котором присутствовала тайная организация «Пиквинский клуб». Людям, решившим покончить жизнь самоубийством, но не осмеливающимся сделать этот шаг, в клубе оказывали благотворительную помощь. Их убивали. Причем, выглядело все как игра: раскладывали карты, и кому из счастливчиков выпадал туз пик, тот больше не жилец. Остальные в отчаянии хватались за головы, недоумевая, почему даже здесь им так не везет. В целом хорошая картина, почти всем понравилась. Воодушевленные самой идеей фильма, три оболтуса — Парадов, Литарский и Клетко — решили организовать собственный клуб интеллектуальных самоубийц, пафосно прозванный Великим Триумвиратом. Смерть

для них была еще слишком недостижимой мечтой, поэтому решили играть на Желания. Каждую пятницу оболтусы раскладывали карты, кому доставался пиковый туз — тот считался почетным исполнителем Желания, у кого туз червей — тот его заказчиком. Последний писал что именно следует сделать, вкладывал записку в конверт, тщательно его запечатав. Исполнитель обязан был постоянно носить конверт в своем кармане. Существовали два кодовых слова для осуществления Желания: «здесь и сейчас», заказчик мог произнести их в любое время, даже среди ночи. Так что Клетчатый действовал вполне в рамках правил. Кстати, он и псевдоним-то взял из этого фильма. В принципе, исполнитель мог отказаться от поставленной цели, но тогда — штраф десять советских рублей. Бывали ситуации, когда задание казалось невыполнимым или очень сложно выполнимым. В таком случае для решения вопроса собирался Триумвират (в полном составе) и, если это так, что штраф в три рубля взыскивался уже с заказчика. Все деньги поступали в общий банк. Правда, банк был какой-то тряпочный и хранился на квартире у Клетко, под его матрацем. Копили на некую великую цель, но еще не определились — какую именно. В данный момент на счету лежало аж восемьдесят три рубля, честно наворованных у родителей. Предложение Литарского разделить все поровну пока висело в воздухе.

Сами Желания чаще всего были недалекими по степени ума приколами. Однажды Стас получил задание схлопотать по физкультуре двойку. А чтобы Горыныч поставил кому-то два — это еще ой-ой-ой как постараться надо. На уроке как раз метали на дальность гранаты. «Не верю!» — кричал Горыныч, когда Литарский кинул ее всего на двадцать метров. Но вот когда граната прилетела учителю в шею, тот сразу сказал: «теперь верю». И нарисовал в дневнике размашистого гуся. Как-то раз Клетчатый пришел в свой десятый класс и достал из портфеля, помимо учебников да тетрадей, банку с чернилами и длинное гусиное перо. Самое настоящее. Инесса Павловна сказала всем записывать тему урока, и он, макая кончик пера в чернила, принялся усердно скрипеть по бумаге. В принципе, уголовным кодексом Советского Союза это не возбранялось. Но литераторша поначалу даже испугалась, решив, что человек рехнулся прямо на ее глазах. Еще был случай, когда Парадову выпал приказ отыскать ржавый топор и… даже не хочется повторять бредовые фантазии Литарского. Ситуация со стороны выглядела так: входит Матвей Демидыч в класс, там сидят его прилежные ученики, а из учительского стола торчит ржавый топор. Еще и щепки разбросаны. Все ожидали эмоционального взрыва да бранной ругани, но реакция историка оказалась вполне спокойной. Со второй попытки он вытащил топор из рассохшейся щели, положил аккуратно в угол, сказав: «наверное, октябрята шалят, надо бы разобраться…»

Прилив воспоминаний закончился, и пришел зыбкий холод.

В это время года цветы на могилах могли быть только искусственные. Алексей, подражая расхитителям древних гробниц, принялся лазить по оградками, спотыкаясь на каждом шагу. Жуткое ощущение, что он просто ворует чужое, не покидало его. В темноте постоянно грезились чьи-то посторонние взгляды. Иногда, срывая очередной цветок, он чувствовал, что тот не поддается, словно из могилы его держала невидимая, возможно — еще и нетленная, рука хозяина. Страх конечно же присутствовал, чего скрывать эту природную слабость?

Насобирав достаточную охапку, Алексей, правоверный атеист по убеждению, с кипящими мыслями «что я делаю? что делаю?» выложил крупно на снегу «БОГИ, Я СОШЕЛ С УМА!»

Гвоздика-запятая, скрюченная и чуть надломленная, напомнила богам о правильной пунктуации. А тюльпановый восклицательный знак слал небу пригоршню некой эмоции.

* * *

На днях Стас пригласил Дашу в кино. Последний раз он так волновался еще в младших классах, когда старшие товарищи ему впервые повязали пионерский галстук. Тогда тоже присутствовало ощущение некого переломного момента жизни, экстремума линии судьбы. Фильм назывался

«Через тернии к звездам», Стас уже дважды видел эту увлекательную картину, сейчас же хотел поделиться впечатлениями с подругой. Выйдя из кинотеатра, они еще час восторженно обсуждали вымышленный мир сценаристов. Литарский авторитетно, как знающий профессор, говорил:

— Вот до чего может довести загрязнение окружающей среды! Участь, постигшая Дессу, в будущем, не исключено, угрожает и Земле.

Даша соглашалась, но больше сводила разговор к романтической линии фильма. Ей понравился бегающий по космическому кораблю кот и коллега Пруль, смешной осьминог, вечно чем-то не довольный.

Потом они долго гуляли по аллеям города, держась за руки и фантазируя на тему, как город будет выглядеть лет эдак через десять: небоскребы, не хуже американских, новый огромный аэропорт с лайнерами Ил-86, метро наконец-то построят… Уже вечером у подъезда, прощаясь с Дашей, Стас набрался смелости и чмокнул ее в щеку. Она ничего не сказала, лишь слегка закатила глаза и улыбнулась. Потом молча пошла домой. А Литарский, сияющий и довольный, слепил снежок, запустив его высоко-высоко в космос.

Когда утро брызнуло на город своим солнечным естеством и разлилось по его серым кварталам, по сути, обнажая эту серость, Алексей угрюмо шел в школу. Нежданная двойка по химии, тройка по биологии, еще отец дома скандал очередной закатил — все сразу навалилось, заставив его хмуриться и смотреть только себе под ноги. Но настроение быстро улучшилось, как только он заметил у дверей теневую королеву восьмых классов. Вообще, Парадов считал, что день прожит зря, если он не сделал трех вещей: вкусно не поел, не поиграл в футбол (желательно в команде Дикого), и не поизмывался над Саудовской. Та сейчас приводила в порядок развязавшиеся на кроссовках шнурки, жуя жвачку.

— Саудовская, можно пикантный вопрос?

Молчание. Лишь чавкающий звук жевательной резинки.

— Скажи, почему небо голубое?

— Потому что ты дебил!

— Думаешь, поэтому?

Она сочла, что все великие мысли ей на сегодня сказаны, гордо вскинула голову и прошествовала в школу. А Алексей переключился наконец на учебу. Самый важный урок на сегодня — контрольная по физике. Он еще и самый первый. Преподавателем по этому предмету был молодой учитель, недавно закончивший институт с красным, как он утверждает, дипломом. Зовут Гуц Генрих Александрович. Лицом он чем-то походил на актера Смехова (Атоса из фильма «Дартаньян и три мушкетера»), девчонки старших классов частенько заигрывали с ним двусмысленными взглядами, но его это нисколько не смущало. Он и сам не прочь был иногда немного пофлиртовать, причем — прямо на уроках. Вот случай. Как-то, принеся утром проверенные домашние работы, он взял тетрадь Гусевой и принялся трясти ее перед всем классом, а оттуда выпала сложенная многократно записка. Алена слегка покраснела, но смолчала. Зато заговорил учитель:

— Проверяю я на досуге ваши задачи по электродинамике, и что я вижу? — он принялся медленно разворачивать листок. — Сначала думал шпаргалка. Потом появилась надежда, что это любовная записка в мой адрес. Но, прочитав первые несколько строк, я был разоча…

— Генрих Александрович, как вам не стыдно! — Гусева уже была красная до корней волос.

— С чего ты взяла? Мне стыдно! Еще как стыдно! Я даже глаз к потолку поднять не могу от стыда за вашу успеваемость!

Гусева подняла бумажку и пулей выбежала из класса. Эту историю потом долго обсуждали в школе, но что же было написано (или нарисовано) на том листке осталось для всех загадкой.

Сегодня Генрих Александрович пришел в аккуратном вязаном пуловере, черных брюках с идеально наглаженными стрелками и в новых, чуть затемненных по моде очках. Не говоря ни слова, он принялся писать на доске задания для первого и второго варианта, стараясь к звонку непременно успеть хотя бы половину. Ученики морщились, презрительно фыркали, устало зевали, но открыли тетради и заставили себя думать.

— А я сегодня один на парте, мне какой вариант писать? — спросил Неволин.

— Ты бы какой хотел?

— Тот, что полегче.

— Смотри сам, не знаю.

Класс затих, погрузившись работу: все головы были склонены, лбы наморщены, шариковые ручки, как конькобежцы, виртуозно затанцевали по страницам, оставляя на белой поверхности витиеватые синие следы. Формулы тоже обладали душой, и душа эта полностью состояла из чернил. Хрумичева медленно-медленно принялась доставать из-за рукава приготовленную шпаргалку. Наверное, она сделала уж слишком сосредоточенное лицо, что тут же было замечено Гуцем: