Кукук
Шрифт:
Я любил ходить в кино. Обязательным десертом к фильмам был «Морской бой» в игральных автоматах. Я до сих пор помню звук подбитого корабля.
Будучи в гостях у родителей, я навспоминал много старых словечек из их семейного репертуара, всё то, что успешно забыл, уехав в Германию: голосить (голосовать), ерепениться (волноваться), казать (показывать по телевизору), туфта, фуфло, жратва, пьянка (вечеринка), книженция, газетёнка, хохма, трендеть (болтать), вертать (возвращать), квасить (пьянствовать), дурында, охламон, жучить, ущучить, забацать… Эти словечки, как запах в метро — моё ностальжи.
Главная беда моей жизни — моя память. Началось всё с того, что в школе я был не в состоянии
Вспомнился учебник по психиатрии, который валялся у бабушки в каморке на даче. Учебник был огромный, с иллюстрациями. Скорей всего он принадлежал моему дяде, старшему сыну бабушки, который был врачом. Сейчас бы я его почитал с удовольствием.
Когда мы с родителями в восьмидесятом году перебрались из квартиры родителей отчима в своё собственное жильё, и я, будучи девятилетним, получил во владение свою собственную комнату, у меня начались ночные кошмары. Мне очень часто снилась какая-то ужасная чушь, от которой я просыпался и подолгу не мог успокоиться и уснуть. Ко всем этим ночным страхам прибавился страх наяву — оставаться одному в квартире. Родители часто оставляли меня, уходя на свои вечеринки. Возвращались они далеко за полночь, а с наступлением темноты у меня просыпалась паника. Сходить в туалет через тёмный коридор было адским испытанием. Мне во всех углах мерещились чудища. Иногда, добравшись таки до туалета, я подолгу застревал в нем, т.к. смелости на обратный путь не хватало. Часто я ходил по этому пути спиной к стене, целиком погружённый в панику. Несколько раз, не совладав со страхом, я просто писал в темноту за окном. С четырнадцатого этажа…
Когда приходило время ложиться спать и выключать свет, я всегда ложился спиной к стене и подолгу не мог закрыть глаза. Я всегда был рад возвращению родителей. Когда я слышал скрежет ключей в замке, их традиционную после пьянок-гулянок ругань, у меня наступало состояние расслабления, и я засыпал.
Иногда мне грезились их голоса. Я пытался понять — проспал ли я их возвращение, задремав, — либо их ещё нет, и это лишь мои глюки.
Страхи эти перешли и на подростковый возраст. Мне начался сниться один и тот же сон, от которого мне было уж совсем не по себе. Каждый раз, проснувшись, я его забывал, чувствуя лишь шлейф. Иногда, когда я пытался его вспомнить, мне удавалось лишь дотронуться до его последствий на меня, но не до самой истории. Потом, годы спустя, всё прошло, и я больше никогда ничего не боялся и кошмарами не страдал. И вспомнилось мне это всё лишь сейчас…
Отделение А 3.1 (продолжение)
Закончив предыдущие строчки, я расслабился. Голова опустела.
На общем собрании неожиданно для самого себя я вызвался печь пирог с болтуном Томасом. Традиционный пирог для пятничного чаепития. Мне выдали листок с продуктами, которые были необходимы для выпечки. Рецепт выбирал Томас из кулинарной книги. Дали денег и сказали, куда идти закупаться. Go to Edeka.[79] Потратил всего 4 евро: банка с половинками персиков, шоколадный крем, мука и абрикосовое повидло. Все продукты, как было наказано, из серии «Gut und gьnstig»[80]. Яйца, маргарин, сахар у нас уже были. Командовал парадом Томас, я был на подхвате — подай патрон, так сказать. За час под контролем сестры мы состряпали целый противень — на всю нашу дружную семью. Получилось очень вкусно.
Ночью мне приснилась депрессия. Я проснулся с её ощущением и ходил с ним
На следующий день я проснулся и был уже весь в ней. Плёнка, видать, лопнула. Второй день с ней хожу, как обгаженный… Она какая-то хлипкая, типа капель поноса, но она есть.
Забавно, проходит время, и я перестаю замечать психические отклонения у своего окружения. Я привыкаю к поведению каждого из них, как впрочем, и к однобокости, зашоренности медперсонала, и это их поведение становится для меня нормой.
Уже не вызывает возмущения плевок на стене в туалете, три лобковых волоса на писсуаре и т.д. и т.п.
За обедом. Очнувшись от своих мыслей, слышу слова Арне, адресованные Шарлотте: С чего ты взяла, что я Ларс? Меня зовут Арне. Ар-нэ. Совсем на Ларса не похоже.
Шарлотта молчит.
Я: Ларс? Ларс был в 5.2. Ты его помнишь?
Шарлотта (безразлично): Да.
Я (Арне): Он был вождём, этот Ларс.
Арне: Индейцем?
Я: Да, настоящим индейцем. Большой такой, длинноволосый, ходил по отделению босиком…
Мне хреново.
Начинаю писать. На следующий день у меня всё в порядке. Как это, чёрт побери, взаимосвязано?!
Сижу, слушаю «Зелёный концерт» Земфиры. Только что принёс его из интернета. Прописываю теги. Время от времени бросаю взгляд на соседа напротив. Классика. В той задумчивой позе, от которой мне каждый раз хочется взять в руки фотоаппарат, он сидит уже около часа. Иногда Царко закрывает лицо руками, затем отводит их, складывает вместе, смотрит на них. Поворачивает голову к окну. Пару раз я обращал внимание на то, как он приподнимает рукой тюль. Застывает в этой позе. Опускает руку. Земфира закончилась. Царко ложится, сложив руки на животе, смотрит в сторону шкафа, что у него в ногах.
Я почему-то вспоминаю свою бабушку. Вспоминаю минуты прощания с ней, когда уезжал в школьные годы в город по окончанию каникул. Она каждый раз говорила: «Вот ты сейчас уедешь, а на меня такая тоска навалится…» И плакала.
Из-за этого я часто приезжал к ней и на выходные. В субботу после уроков еду полчаса на автобусе до вокзала, затем час на поезде, двадцать минут пешком до дачи. Около двух часов в пути плюс время ожидания транспорта. В воскресенье под вечер в обратный путь домой…
Царко явно не по себе. Его надо отвлечь от раздумий каким-нибудь разговором. Но я не знаю, о чём с ним поговорить. Не об английском же языке. К словарю он так и не притронулся ни разу. Надо что-то ему сказать. Что именно не знаю. Спрашиваю: Что там у вас на Балканах происходит, в Косово?
Он (очень быстро): Не знаю. Не знаю. Война — это плохо. Новости не смотрю. Я уже много лет там не был. Не знаю, что там происходит.
Я вспоминаю, что сохранил у себя картинку из интернета, горькая юмореска: Learning Albanian for Dummies.[81] Рассматриваем её вдвоём, считываем шутки…
Грегор, моя Bezugsperson[82], спрашивает меня, всё ли у меня в порядке. Этим вопросом он застаёт меня с Шехерезадой на пути в столовую. Мы зависаем с ним рядом со входом в отделение. Отвечаю ему, что у меня всё в порядке. Пользуясь случаем, прошу у него шариковую ручку — сделать пометки к своему следующему письму. Нужно очистить таким образом воспалённую голову от новостей и всплывших воспоминаний, чтобы они не мешали чтению. Нужно расчистить площадку для басен Шехерезады. В этот момент со скрипом приоткрывается входная дверь. Сперва наполовину, будто в неё кто-то решил лишь заглянуть, затем ещё чуть-чуть. Мы оба обернулись в её сторону.