Кукук
Шрифт:
Мне не страшно от своей болезни, поэтому-то я и не бегу от неё к врачам с мольбой о помощи. Я не обещаю им вести себя хорошо опосля, когда они меня поддержат. Я ни во что не верю. Ни в себя самого, ни во врачей.
Во второй раз уже нахожу в своём стаканчике с медикаментами вместо двух таблеток четыре. Озадаченно спрашиваю сестру: Зачем так много? Я не голоден.
Ой-ой-ой! Кто же это?!
Снотворное глотаю, антидепрессантную в карман. У меня их уже четыре штуки спрятаны в шкафу за бутылкой шампуня. В результате с большим трудом засыпаю, но кризиса депрессии не
Джарко перешёл на другой сорт печенья. «Cookies». За день он съедает по две пачки, каждая из которых — по 150 граммов. Большей частью он ест его ночью.
Каждый раз, приходя к себе, я через какое-то время слышу, как он пукает. Он сам от них, от этих пуков, просыпается и начинает хрустеть печеньем, запивая его минералкой. Днём я заметил, что вся его тумбочка испачкана следами жирных пальцев. Он ужасно ухоженный человек, и это лишь единственный его прокол.
Мимо шестого отделения проходит группа мужчин. Один из них, заметив в окне своего знакомого, кричит ему по-русски:
— Ты когда, бля, выходишь?!
Тот за окном не слышен. Он непонятно жестикулирует руками.
Первый:
— Я говорю, когда тебя на хуй отсюда выписывают?!
Опять ничего не слышно в ответ.
Отчего-то вспомнился Питер и первый день работы на киностудии. Была ночная смена и соответственно развозка по домам. Снимали не так далеко от моего дома, но пешком меня не отпустили, дали водителя в помощь. Я залез в его машину, закрыл дверь.
Он: Ну, ты, блядь, в ГАЗели что-ли едешь!!!
Я: Что???
Он: Ну, зачем, бля, дверью хлопать!
Я пытаюсь вспомнить, хлопал ли я ею. Да нет, вроде.
Набрасываю ремень безопасности и ищу, куда бы его пристегнуть. Водила выхватывает его у меня и бросает в сторону, говорит: Не фиг хуйнёй страдать!!!
Чувствую себя дикарём из Европы.
Едем.
Он: Куда?
Я называю свою улицу. Подъезжаем к ней.
Он: Куда теперь?
Я: Направо.
Он: Ты мне, бля, не говори направо-налево, мне этого не надо, говори куда точно!
Я: Ну… вот направо и там через сто… метров…
Он: Номер дома лучше скажи.
Я: 45-й.
Секунду спустя, он: Ну, всё, бля, проехали твои сто метров.
Я: Ну, тогда давайте ещё сто метров, вон мой дом с колоннами…
Он: Это уже не сто и не двести метров…
Вылезаю: Спасибо Вам!
Он: На здоровье!
Сорвался с места, едва я успел закрыть дверь. Чуть руку не оторвал.
Завершающий аккорд дня.
Раша уже не наша. Отвык я от хамства. В Германии излишняя вежливость раздражает, а тут…
Послали в лабораторию сдавать кровь. Я слегка напрягся. В шкафу собралось семь таблеток. Я уже неделю как симулирую глотание лекарства. Потеснил, таким образом, сон на два часа вперёд. И высыпаюсь теперь. Ладно, думаю, плевать на кровь.
По дороге встретил Розамунде. Она в жутком совершенно состоянии.
Я: Привет Розамунде!
Она: Привет.
Я: Давно тебя не видел. (не найдя, что сказать, вру) Думал, что ты уже на свободе.
Она:
Я: Понятно. Ты где сейчас?
Она: В 5.2.
Я: Ясно. Ну, давай… Пока.
Она: Пока.
Без этих её бесконечных «Инщаа-аллаа!» и «Альхамдулилля!» Розамунде не Розамунде.
Очередной Pazientenkreis. Начинаем с Empfindlichkeitsrunde. Стартует Эльвира: Ich fьhle mich gut. Ich gebe weiter.[113]
Джарко: Ich fьhle mich gut. Ich gebe weiter.
Мирко: Ja, es geht mir auch gut. Ich gebe weiter.
И т.д.
Врач рядом со мной: Быстро стартанули!
Не понятно, зачем нужна эта Empfindlichkeitsrunde.
У меня всё в порядке, следующий…
Турчанка жалуется на то, что кто-то не сливает воду из стиральной машины. В результате вода протухает и жутко воняет. Бэ! Как так можно. Это же неприятно…
Затем Нина жалуется на то, что в женском туалете кто-то часто срёт прямо на пол. Что это за ерунда? Почему нельзя убрать за собой?
Турчанка: Я вообще не понимаю, как можно промазать мимо унитаза?! Это же кто-то нарочно делает!
Брат Грегор: Если подобное случается, обращайтесь к персоналу за щётками и убирайте за собой сами. Это не обязанность уборщиц.
Турчанка: В туалете же есть щётка!
Грегор: Щётка эта для унитаза, а не для пола.
Я тоже могу многое рассказать на эту тему. У меня собралась целая коллекция аналогичных историй. Но, оказывается, подобное происходит и в женском отделении.
Сестра Андреа заступает на ночную смену: Ну, господин Эфзээф, всё у вас в порядке, вы как обычно за своим компьютером?
Я: Да, добрый вечер!
Она: Вас завтра переводят в 9.0, да?!
Я: Да, к сожалению…
Она: Почему к сожалению?
Я: Меня в 9.0 уже пытались перевести из 5.2. Я тогда полистал их флайер, посмеялся над ароматерапией и прочей чушью и отказался. Да и вообще вся эта миграция от одного отделения в другое меня не особо-то и радует. Лишнее доказательство несостоятельности врачей. Начинаем говорить с врачом, а тут переезд, а там уже новый врач, который обо мне ничего не знает. Всё с нуля. В 5.2 мне сперва расписывали в голубых тонах эту 9.0, затем нашли наиболее подходящим отделение 4.1, в котором я и четырёх дней не продержался; там мне сказали, что вот именно 3.1 — то, что мне нужно; теперь вот, прожив месяц здесь, возвращаемся к давнишней идее — 9.0. Бессмысленно это все. Я врачам говорю, в чём у меня проблема, а они не слышат. Фрау Брюнинг в последнее время лишь о моей работе говорит да о заниженной самооценке. Чепуха полнейшая. Это конечно плохо, когда человек не в состоянии найти подходящую для себя работу, но это же не повод попадать в психиатрию?! Поверьте мне, я очень быстро перестал стесняться своей безработицы. Начал просто заниматься чем-то иным. Я ведь за всё это время уже столько проектов сделал ehrenamtlich[114], что бездельником себя не считаю. Также, кстати, со временем не особо переживаешь за невыученный язык. Ну, не случилось его уровнять с родным языком, что поделаешь?! Всё это не повод для самоубийства. Но врачи лишь об этой ерунде и говорят со мной.