Кулачные бои в легком весе
Шрифт:
Мама рассказывала мне, как ставить шатер у остролиста, приветствовать вьюрков и малиновок, радоваться, когда чешется ладонь или нос, и стараться поутру встретить белую лошадь.
Большой Том умер в апреле, а когда мы в сентябре приехали на ярмарку, листва боярышника на живой изгороди вдоль дороги уже посерела, утратив свежесть, и местами стала бурой, а гроздья ягод из зеленых превратились в багровые, привлекая стаи воробьев. Крылья коноплянок пылали на солнце, последние ласточки носились над самой землей, готовясь пуститься в странствие по бескрайнему небу.
Листья дубов, склонившихся над тропинкой, по которой мы шагали, уже желтели; на ветвях было полно зеленых желудей. Мама говорила, что изобилие желудей, фруктов и ягод предвещает суровую зиму. Я смотрела
Но, глядя на струящийся через кроны деревьев солнечный свет и слушая шелест воробьиных крыльев, я видела изнанку всего сущего и чувствовала — как ласточки чувствуют будущее путешествие, — что сегодня мне предстоит отправиться в дорогу.
Куда-то на другую сторону жизни, куда с трудом пробивается солнце.
Мы остановились и начали есть ягоды прямо с куста, потому что очень проголодались, а мама ждала нас, но сама не взяла ни единой ягодки. Она была очень худая, если не считать большого живота, в котором рос новый младенец.
Внизу раскинулась узкая долина. Вдоль берегов каналов, насколько хватало глаз, тянулись ряды барж и суденышек. Над их трубами к ясному утреннему небу вились дымки от печей, на которых кипятили чай, а возле домика смотрителя шлюза над запрудой дородная девица застилала стол белой скатертью, готовясь продавать пирожки и булочки матросам с барж, идущим на ярмарку.
В поле рядом с каналом стояли привязанные к вбитым в землю стальным колышкам огромные кони-тяжеловозы, и мальчишки наполняли их поилки из кожаных ведер, в которых таскали воду из ручейка, сбегающего по склону холма. Вода так сверкала на солнце, что приходилось зажмуривать глаза. Утро было солнечным, но на востоке в небе еще виднелся серпик луны. Спускаясь в долину, мы увидели мужчин, которые курили трубки возле большого стога свежего сена перед открытыми воротами, украшенными флагами и лентами.
Там же были работники пивоварни, катившие бочки от телеги, запряженной клейдесдальскими тяжеловозами. Кони нетерпеливо фыркали и били копытами, а пара мальчишек в белых куртках расставляла деревянные козлы. Высокая толстая тетка в ослепительно-белом переднике, надзиравшая за установкой, кричала и бранилась на мальчишек, а те поспешно двигали столы и раскладывали вокруг них тюки для сидения.
Траву в поле только что скосили, место для торгов обнесли веревкой, натянутой между железными кольями, а для аукциониста возвели небольшой помоет из свежих желтых сосновых досок. В дальнем конце размещались лошади и пони всевозможных пород и размеров: всех их привели на продажу или обмен. Животные стояли в загонах, где подручные конюхов расчесывали им гривы и чистили копыта.
В те годы я разбиралась в лошадях. Там были уэльские пони и кобы, шайры и клейдесдали, ирландские коннемары, дейлы и феллы, кливленды и крупные, медового цвета суффолк-панчи. Там были и огромные тяжеловозы, тянущие баржи, и пони, волокущие тележки, и коренастые верховые для дворянских детей, и низкорослые лошадки для работы на рудниках и в полях, и костлявые старые клячи для живодерен.
Внизу широкую дорогу, что вела от города к шлюзу и запруде, постепенно заполнял поток торговцев и разносчиков, молочниц и табачников, тележек с горами яблок и груш, торговцев лентами и горшечников, воловьих упряжек, тащивших телеги с дровами. Вот рыботорговец и ледовщик везут на подводах огромные глыбы льда, укрытые мешковиной. Вот крепкие маленькие пони тянут яркие повозки, расписанные рыцарскими замками и цветами. Вот бродячие артисты едут в кибитках и фургонах с зеленым полотняным верхом. Вот торговцы модными безделушками, вот полная тележка спелой клубники, вот клоуны и кукольники с полосатыми шатрами и раскрашенными шестами, вот надрываются собаки в тележке, нагруженной бочонками с сидром. Попадались в толпе солдаты в ярко-алых мундирах с белыми кушаками и кавалеристы с перьями на касках, дамы в изящных широких юбках и деревенские простушки
А в ложбине, тянувшейся вдоль ручья, была огорожена веревками площадка для кулачных боев, которые начинались после окончания торгов. Рядом стояли палатки для бойцов и их окружения, а на воткнутых в землю шестах уже висели кошельки для всех желающих сделать ставки на результат боя. Еще до начала поединка народ уже думал о его исходе и был готов выкладывать денежки, чтобы узнать у букмекеров ставки и получить подсказку.
На платформе в дальнем углу расположилась кузница. В горне уже пылал огонь, и кузнец в кожаном фартуке высыпал из мешков уголь и раздувал пламя мехами, отчего над полем плыли облака серого дыма, запах которого мы чуяли даже на вершине холма, выстроившись рядом с матерью.
Черити, Мерси, и я, и Тэсс, и Бенни, и Томми, и моя мама, которую звали Кассия, — все мы были Лавриджами, как и наш отец Большой Том Лавридж. Происходили мы из народа рома и странствовали по земле, а гаджо [2] называли нас цыганами, оборванцами и бродягами, поскольку мы жили в кибитке и никогда не останавливались, не сидели на месте, работали по воскресеньям, и нас не пускали в церкви и часовни.
Девочки — Черити, Мерси и я — были без шляпок, мальчишки — без кепок. Все мы топали по пыльной тропинке босиком. На Тэссе, шедшем следом за Томми, были только нижняя рубашка и штаны, а на Бенни — вельветовые бриджи и холщовая безрукавка, в которых он спал прошлой ночью. Мы с Мерси и Черити носили длинные серые шерстяные платья с передниками, завязанными на бант за спиной. Мы шли за мамой, выстроившись по возрасту, и хотя она пять месяцев как стала вдовой, еще через пару месяцев ожидался новый малыш, которого ей придется одевать и кормить. У Томми и Тэсса за спиной болтались узлы с нашим скарбом, увязанным в холстины, которые мы растягивали между деревьями по ночам, чтобы укрыться от непогоды.
2
У цыган — обозначение любых других народностей.
Все последние месяцы мы недоедали, и в дороге нас постоянно преследовал голод. Он доводил до слез; от него пухли животы. По ночам Мерси все время хныкала. Малышка Черити молчала, и это было еще хуже: значит, она печальна, больна и угасает.
В последний раз мы ели два дня назад, когда жена фермера вынесла нам, сидевшим на обочине напротив ее ворот, каши и свежих яблок. Вокруг большого и просторного фермерского дома из красного кирпича с шиферной крышей был обнесенный забором сад, где росли яблони с крупными зелеными сладкими плодами. Фермерша сжалилась над нами, вереницей Лавриджей, что тащились по дороге без лошади и повозки, и, несмотря на запрет мужа кормить цыган и бродяг, принесла нам горшочек каши, ведро чистой воды и выдала по свежему зеленому яблоку.
После смерти Большого Тома мама стала попрошайничать и принимать еду и убежище, когда их предлагали. Камешек, наш старый пони, тоже умер через месяц под дождем, в сырости, пока мы все, дрожа от холода, сгрудились под навесом. Бедный Камешек… Мама говорила, что он очень скучал по хозяину. Когда не стало Большого Тома, пони зачах и умер от лошадиной лихорадки, и все мы стали чахнуть, и мама плакала у костра ночи напролет. Большого Тома мы похоронили у ограды церковного кладбища в Яксли, потому что не ходили в церковь и работали по воскресеньям и молодой викарий запретил хоронить отца на освященной земле. А бедного Камешка нам с голоду пришлось зажарить и съесть, хоть мясо и невозможно было прожевать.