Кулачные бои в легком весе

Китсон Мик

Наша семья поселилась в рощице неподалеку от Яксли, и мы с Мерси получали по три пенни в день за то, что отпугивали птиц от гороха и ячменя. Томми и Тэсс очищали поле от камней и зарабатывали шиллинг в неделю, и мы жили и работали в этой роще, пока однажды вечером, увидев ворона на закате, я не почуяла, что нас ждет беда, а потом в рощицу ворвались мужчины с палками и прогнали нас. Томми и Тэссу разбили головы, к тому же, убегая от налетчиков, пришлось бросить большой чайник и старые блестящие сапоги Большого Тома. Той ночью я взлетела, будто птица, и сверху послала жестокое проклятие мужчинам, которые били нас и плевали вслед, прогоняя из своей рощи.

Дальше

мы пустились странствовать по дорогам. Весна и лето выдались сухими и теплыми, и это было хорошо, потому что наша верхняя одежда и все одеяла остались в старой кибитке, гнившей в той самой канаве, у которой умер Большой Том. Возвращаться туда не имело смысла: кибитка была проклята, в этом мы не сомневались, как и в том, что осенью деревья сбросят листья.

Мы собирали все, что могли, мама шила сумки и одеяла для продажи на ярмарках, а мальчики таскали камни и рыли канавы.

Но к сентябрю деньги у мамы в кошельке перевелись, а зима уже приближалась, и скоро должен был родиться новый ребенок. Мы бродяжничали, останавливаясь попросить милостыню там, где была вода или укрытие от солнца. И всегда селились возле остролиста или боярышника.

На эту ярмарку мы приходили каждый год, пока был жив Большой Том. Мама продавала вышитые ею сумки и одеяла, а мы бегали по свежескошенному лугу, пока Большой Том болтал с другими мужчинами о лошадях и местах, где можно найти работу. Камешка купили на этой самой ярмарке еще до моего рождения, когда Томми и Тэсс были маленькими, а мама носила под сердцем Бенни. Меня тогда и в планах не было, но для Большого Тома я стала светом очей и всегда вызывала улыбку на его красивом широком лице.

Мама рассказывала, что до нашего рождения Большой Том участвовал в кулачных боях на ярмарках и однажды выиграл две гинеи, выступив против парня из Уолсолла, которого он уложил после боя, продолжавшегося целый час. У отца на руке остался шрам от укуса противника, напоминающий большой полумесяц.

Мы ходили на эту ярмарку уже десять лет, и я была старшей из девочек, старше Мерси и Черити, которая пока оставалась младшей в семье. Я их всех любила, но в те дни и впрямь походила на унылую клячу, почти всегда молчала и наблюдала за происходящим, выжидая момент, чтобы подать голос. Но я прекрасно понимала, что меня ждет.

Мы прошли поворот, который вел вниз, к запруде, и мама остановилась и обернулась к нам. Она подняла руки, и дети построились: Томми, Тэсс, Бенни, я, Мерси и Черити.

Мы смотрели вниз на пеструю беспокойную толпу, заполонившую расстилавшееся перед нами ярмарочное поле. По дороге тянулась вереница запряженных лошадьми повозок, в конце которой ехало прекрасное ландо с ливрейным лакеем, а за ним следовали верхом несколько джентльменов в касторовых шляпах, блестевших на солнце, будто их смазали маслом.

И вот мама сказала:

— Мы встали очень рано и очень долго шли по пыльной дороге на эту ярмарку без лошади, без корзин, без товаров на продажу, и я надела на Энни платье почище и поновее, умыла ее и расчесала волосы. О, малышка Энни, самая тихая и хмурая, которая сидит в задумчивом молчании, пока остальные играют и кричат… Я знаю, вы думаете, что она считает себя выше всех нас и хочет стать леди. О, моя Энни, которая не смеется и даже не улыбается, чьи темные глаза полны мудрости и знания…

Тут она замолчала, и по щекам у нее покатились крупные слезы. Мама кивнула Томми, он взял меня за руку и сказал:

— Идем, сестренка. — И повел меня на ярмарку, а мама крикнула ему вслед:

— Пять

гиней!

И отвернулась.

Глава вторая

В запруде перед шлюзами на пустой угольной барже не дымился очаг и не кипел на плите чайник. Судно сидело в воде высоко — его разгрузили накануне, и капитан Фого по прозвищу Кэп был доволен платой, полученной за доставку груза из Типтона. Сейчас он сидел на корме, серый и потный от выпитого накануне пива, и пытался нащупать трубку в кармане куртки. На барже не было ни названия на боку рубки, ни нарисованных ярких роз или рыцарских замков; все судно покрывала угольная пыль, которая, казалось, впитывает яркий свет солнца, поднимающегося над запрудой. Лучи согрели лицо Кэпа, он закашлялся и постучал трубкой о борт баржи, а потом перегнулся через него, наблюдая, как плывет по темной воде пепел с мелкими крошками табака.

Вдоль бечевника [3] несся мальчишка в заломленной на затылок кепке и полосатой тиковой рубашке, развевавшейся на бегу; он останавливался возле каждой баржи, которую миновал. Суденышко Кэпа он поначалу пропустил, потом остановился, вернулся и склонился над палубой, поморщившись при виде грязной угольной баржи. Повернувшись к корме, где сидел Кэп, паренек спросил:

— Вы капитан Фого?

— Да, малыш, он самый. Вижу, ты очень спешишь, — заметил Кэп, поднося к трубке шведскую спичку.

3

Дорожка вдоль берега канала.

— Меня прислал Хини. Ваш человек должен быть в ложбине на поле, как только закончатся торги. Говорят, это будет сразу после полудня.

— Не бойся, мой человек там будет. Хотя сейчас он спит глубоким сном и пробудить его может только запах пива. Вот, парень, отнеси шесть пенни в «Петуха» от моего имени и притащи пару кувшинов светлого эля, чтобы мне было легче разбудить бойца… — Кэп протянул монету.

Мальчишка выпрямился и с сомнением посмотрел на него:

— Что скажут мои, если увидят, как я таскаю выпивку для соперника? Сегодня утром должен приехать лорд Ледбери, чтобы встретиться с Хини и обговорить с ним бой. Он выделил призовые и сам поставил пятьдесят фунтов на нашего бойца. Что скажет его светлость?

— Он скажет, что ты добрый христианин, парень. Громила не сдвинется с места без пива, не проснется без него и уж точно не сможет без него драться. Там получится пенни сдачи — оставь его себе за труды.

Мальчишка задумался на секунду, потом схватил деньги и побежал к концу запруды, где стояли краснокирпичные здания складов и дом смотрителя шлюзов, а над водой тянулись ряды поворотных кранов. Кэп встал, посмотрел пареньку вслед, потом склонился к лестнице, ведущей под палубу, и постучал по крыше рубки: три громких удара раскрытой ладонью по угольно-черной железной поверхности.

— Подъем, Билли Перри! У тебя будет пиво к завтраку. Просыпайся, Билли Перри! Просыпайся, красавчик, ибо сегодня ты сорвешь куш!

Изнури донесся утробный звериный рык, потом глухой грохот; рык превратился в долгий раскатистый рев, от которого содрогнулась низенькая закопченная рубка, после чего Кэп вернулся к сиденью возле румпеля, плюхнулся на него и улыбнулся.

— Я уже отправил паренька за пивом, малыш Билли…

Дверь рубки с пронзительным скрипом отворилась, и появился Билл Перри, ссутулившись и пригнувшись.