Кулачные бои в легком весе
Шрифт:
Злобно щурясь в свете солнечного сентябрьского утра, он устало преодолел три ступеньки до палубы и выпрямился в полный рост. Рубашки на нем не было, только мешковатые длинные серые кальсоны на пуговицах. Ростом в шесть футов и четыре дюйма, Билли обладал широкой и круглой, будто дубовая бочка, грудью, а плечи его напоминали ветви старого дерева. Он загорел до насыщенного коричневого цвета, если не считать старых шрамов на плечах и груди, которые неестественно белели осколками слоновой кости на темном фоне кожи.
Огромная голова казалась высеченной из камня, цветом и видом напоминая обнажившийся слоистый песчаник, и какой бы скульптор
Он покосился на солнце, подошел к борту, расстегнул кальсоны и помочился в воду. Кэп прислушался к плеску струи и сообщил:
— Прибегал мальчишка от Хини. Назначил встречу после полудня. Я послал его за пивом.
Билл повернулся, застегнулся и крякнул, потом проворно выскочил на бечевник. Ловкость и ритмичность его движений никак не вязались с массивностью тела. Оказавшись на дорожке, он принялся приплясывать, подняв над огромной головой покрытые шрамами руки и вытянув к небу длинные толстые пальцы. Ладони у него были огромные и плоские, словно лопаты, и тоже изрезанные шрамами, как и предплечья. Из-за глубоко въевшейся грязи они напоминали цветом железо.
На тропинке появился бегущий мальчишка с двумя глиняными бутылями. Увидев полуголого Билла Перри, тянущегося чудовищными руками к небу, паренек остановился как вкопанный. Глаза у него расширились от ужаса, словно при виде твари из ночных кошмаров, и Кэп крикнул мальчишке:
— Что, не красавчик, да?
Билл протянул руку и пророкотал:
— Это мое пиво?
Мальчик робко шагнул навстречу, поставил одну бутыль на землю, а вторую протянул Биллу, и тот ее сразу схватил. Сосуд на полгаллона показался в его огромной ладони крошечным аптекарским пузырьком. Перри откупорил бутыль, опрокинул ее, и пиво с журчанием полилось ему в рот. Опустошив бутыль, он довольно выдохнул, утер рот и посмотрел на мальчика.
— Хороший ты парень, — сказал Билл. — Значит, ты от Хини?
— Да, сэр.
— И ты знаешь, кто я?
— Да, сэр, — пробормотал малец. — Вас называют Громилой.
— Все верно, парнишка. Я Громила и могу одним ударом своротить напрочь твой милый носик, если захочу. И что же обо мне говорят Хини и его дружки? Знаешь, я уже однажды побил его много лет назад.
Мальчишка пожал плечами и молча улыбнулся.
— Ну так что они обо мне говорят? И не бойся сказать правду. Что обо мне говорят твои дружки по вечерам за кружкой пива? — Билл положил тяжелую ладонь на плечо мальчика и аккуратно, но решительно сжал, огромными пальцами прощупывая податливое тощее тело. — Итак, малыш?
Парень начал корчиться, когда каменные пальцы сдавили его плечо неумолимыми стальными тисками. Потом пальцы впились в плоть еще глубже, мальчишку затрясло, колени у него подкосились, и он выдавил:
— Ну… Они говорят… Говорят, что вы совсем спились и больше не можете драться. Лорд Ледбери считает, что Хини
Билл Перри начал поднимать мальчишку в воздух. Тот извивался и бился, словно рыба на крючке, а когда огромная рука оторвала его от дорожки, словно подъемный кран, истошно завопил. Билл подтянул мальчика к самому своему лицу.
— Вот что им передай, парнишка. Я еще не спился. И со мной вовсе не покончено, а этот ирландский боров скоро припомнит, каково схлестнуться с Громилой. А его светлости передай, пусть подотрется своими пятьюдесятью фунтами. — Он разжал пальцы, и парень повалился на землю, будто угольный мешок, а Билл обернулся к Кэпу и сказал: — Дай ему таннер [4] .
— Таннер? — переспросил Кэп.
Билл медленно повторил:
— Таннер за труды. Давай, не скупись.
4
Шестипенсовик (разг.).
Кэп сунул руку в карман, отдуваясь и качая головой. Мальчишка встал и принял протянутую ему серебряную монетку, а потом посмотрел на Громилу снизу вверх:
— А еще… Бой будет по правилам Джека Бротона. И с бинтами.
Билл улыбнулся, обнажив сломанные зубы, и продемонстрировал мальчику кулаки:
— Этим малым бинты не нужны. Скажи Хини, пусть бинтуется, если хочет сохранить красоту своих пальчиков, а я лучше дерусь голыми руками, какими их создал Господь…
Мальчик кивнул и попятился, а Билл тем временем откупорил вторую бутыль и опустошил ее.
Кэп сказал:
— Я пока пожарю яичницу, Билли.
Перри вскарабкался обратно на баржу и уселся на скамью возле румпеля, глядя через запруду в сторону складов и домов. На той стороне строили новый причал, здания и склады, и рабочие таскали поддоны с красным кирпичом к строительным лесам. Берег канала загромождали доски, а пара работников смешивала в стальной ванне известь с песком, готовясь заливать раствор.
— Как здесь все изменилось, Кэп, — заметил Билл. — Все эти дома, стройки… Когда-то вон там не было ничего, кроме травы и деревьев.
— Жизнь не стоит на месте, Билли, — откликнулся Кэп. — Строят новые причалы под разгрузку. Это хорошо. Пытаются сделать перевозку по воде выгоднее, чем по железной дороге. Отсюда прямой путь до доков Бристоля…
— Железные дороги… Проклятущая штука. Снимают людей с насиженных мест и гонят туда, где они никому не нужны. Сегодня сюда по железной дороге притащатся аж из Бирмингема… — проворчал Билл, сердито глядя через запруду, над которой со щебетом носились ласточки.
Перри было сорок два — многовато для бойца. Да и для матроса на барже. Но он был и тем, и другим. Билл помнил, что родился в 1796 году. Его отец Тимоти Перри вкалывал шахтером в почерневшем от угольной пыли городке в Стаффордшире. Этот вспыльчивый коротышка придерживался старой веры и отвесил бы тумака любому, кто предложил бы его семье пойти в баптистскую часовню или в методистскую миссию или сказал бы, что шестерых отпрысков Перри ожидает папистский ад. Тимоти плевался в проповедников и методистов, которые с Библией в руках караулили у шахт, когда рабочие вылезут из деревянных клетей после десяти часов в забое. Перри-старший обожал мессы на латыни, и Билл до сих пор читал «Аве Мария» и «Отче наш» перед боем или ставкой у букмекера.