«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца)
Шрифт:
— Правильно! Верно сказано! — заговорили все разом.
Вскоре весь Пекин пришел к единому мнению, что Мао Цзэ-дун переоделся со смыслом: он дал понять всем и каждому, что партия ему враждебна и против нее, против затаившихся в ней своих врагов он и направляет удар «культурной революции». Зеленая армейская форма напоминала, что за всем шумом, гамом и столпотворением стояла сила штыка, верная лично Мао Цзэ-дуну армия, которую маршал Линь был готов бросить в дело по мановению его руки, если понадобится…
«Распространять опыт культурной революции — дело хорошее!» — таков с первых же дней был лозунг «молодых
Столица задыхалась под наплывом миллионных масс, население Пекина, по меньшей мере, удвоилось.
Иногородние хунвэйбины, приезжавшие в столицу за «революционным опытом», толпами бродили из вуза в вуз, всенепременнейше посещали площадь Тяньаньмэнь и Гугун — бывший императорский дворец. Они добивались права лицезреть самого председателя Мао, и он принимал их по миллиону сразу, показываясь на правительственной трибуне центральной площади. Был даже такой случай, когда он спустился с трибуны и прошелся по площади среди расступающейся в истерическом экстазе толпы.
В сентябре масса направлявшихся в столицу хунвэйбинов запрудила железные дороги страны. Ехали они и на автобусах. Даже грузовики были реквизированы для перевозок хунвэйбиновских отрядов. Дело дошло до того, что хунвэйбины пытались отобрать транспорт у воинских частей и армейских учреждений.
«Товарищи с периферии», благо погода стояла еще сносная, располагались на ночлег где придется, но потом стало худо — осень в Пекине в 1966 году была необычно пасмурной, с частыми дождями. Приехавшие хунвэйбины запрудили все университеты. У нас они заняли шестиэтажный административный корпус, аудитории филологического факультета, библиотеку. Под конец, чтобы как-то устроить их, начали уплотнять семьи преподавателей. Уплотняли по простой схеме: из трех жилых корпусов один высвободить для приезжих. В освобожденном здании полы во всех комнатах застелили камышовыми матами, чтобы можно было спать вповалку.
Надо сказать, что пекинские хунвэйбины недолюбливали приезжих, и неприязнь порой доходила до стычек. Они требовали ограничить их пребывание в столице жестким сроком в десять дней, ввести ограничения в питании — люди, мол, приехали в Пекин изучать «идеи» председателя Мао, а не обжираться, и поэтому запрещали продавать приезжим фрукты, мясо, яйца.
Иногда столкновения возникали на политической почве. Особенно ожесточенным было столкновение у медицинского института. Там у ворот повесили транспарант: «Нереволюционные приезжие с периферии — катитесь вон!»
В Педагогическом университете для приезжих, когда они прибывали крупными, организованными партиями, устраивали «выставки» осужденных, которых пригоняли десятками с фанерными щитками в руках. Провинциалы могли воочию убедиться, что прежде почитаемые профессора, преподаватели и партийные работники беспомощны перед ними, «молодыми революционерами».
Обычно освоение «революционного опыта» шло гладко и приносило зримые плоды. Так, студенты Цзилиньского педагогического института, переняв опыт пекинцев, по возвращении устроили у себя такую же «культурную революцию».
Но случалось, что «периферийные товарищи» резко осуждали издевательства и бесчеловечное обращение, отказывались понимать «преступления» жертв «культурной революции». Тогда их со скандалом выпроваживали с университетской территории и объявляли «контрреволюционерами».
За летние
Мне постоянно приходилось встречаться с приезжими хунвэйбинами, и я с интересом разговаривал с ними. Были они наивны, простодушны, уровень знаний и общая культура у них были очень низки.
Как-то ко мне подошел в парке университета юноша и спросил:
— А у вас здесь нет рыжего соотечественника? Я слышал, что среди белых бывают голубоглазые и рыжие. Очень хочется посмотреть!
Я не мог сдержать улыбки, да и помочь тоже не мог. Тогда он спросил:
— А в каком пекинском вузе есть негры?
Я сказал, что их больше всего в Институте языка.
— Схожу туда во второй половине дня обязательно, — твердо решил юный активист «культурной революции».
Расспрашивая о Советском Союзе, провинциалы проявляли дремучее невежество. Китайская пропаганда внушала населению, что советский народ голодает. Меня почти все расспрашивали, хватает ли у нас хлеба, доступно ли нашим людям мясо.
Этим интересовались люди, которые сами ели мясо только по большим праздникам и не употребляли молочных продуктов. В Китае сливочное масло едят только иностранцы — так мало его производится — и даже грудных детей подкармливают не молоком, а рисовым отваром. И когда я рассказывал о том, как питаются в нашей стране и что хлеба у нас достаточно, то часто чувствовал, что мне попросту не верят, настолько невероятно это выглядело в китайских условиях.
— Вы довольны, что стали студентом? — спросил я как-то в автобусе своего соседа-хунвэйбина.
— Нет, — решительно ответил он.
Я рассказал, что в СССР молодежь стремится к образованию, многие хотят стать инженерами и другими специалистами. Он заметил с подкупающей откровенностью:
— В Китае не так. У нас интеллигентом быть не стоит…
Когда я спросил почему, он не ответил.
Чтобы попасть к своим коллегам в Пекинский университет, у меня не было другого средства, кроме хунвэйбиновских специальных автобусов. На городской транспорт нечего было рассчитывать в условиях «культурной революции»; либо садись с хунвэйбинами, либо иди пешком, а расстояние совсем немалое, два с половиной часа ходьбы.
В каждом таком автобусе, впрочем, как и на городском транспорте, была своя «революционная бригада», чаще всего из школьников. Сменяя друг друга, они всю дорогу, до хрипоты выкрикивали изречения Мао Цзэ-дуна или же пели песни о нем. От усталости далеко не все едущие им подтягивали, но в ушах все время стоял неумолчный шум и гам «культурной революции».
Бывали случаи, что в автобусе проводилась конкретная пропаганда, например читали новую передовую статью или какой-нибудь свежий хунвэйбиновский приказ или ультиматум. Иногда зачитывались драматические, запоминающиеся описания «революционной борьбы». Однажды я выслушал длинный рассказ о приключениях группы пекинских хунвэйбинов в соседнем городе Тяньцзине.