Кумач надорванный. Книга 2. Становление.
Шрифт:
– Ну причём здесь эти давние страсти? – принуждённо улыбнулся Павел Федосеевич. – Нам сейчас из экономической ямы выбираться надо.
Васютин сузил левый глаз, навалился локтями на стол.
– А в яму-то эту кто столкнул? Не «перестройка»? Не Горбачёв с Ельциным, чтоб их обоих!
– Будет! – прикрикнула вдруг Катерина властно, вставая. – Вы тут раздеритесь ещё…
Застольный разговор прервался, угас.
– Ох, люди-люди… Неужели и впрямь согласия нам меж собой никак не найти? – закрыла вдруг лицо руками Нежданова.
Васютин, будто из стремления сгладить углы, поднялся первым.
– Ладно, Павлентий. Держись.
Отмякая, он обнял Павла Федосеевича сердечно и хмельно.
За ним стали прощаться и остальные. Каждый чем-нибудь подбадривал Ештокиных: Катерину, Павла Федосеевича, Валерьяна, Валентину.
Бабушка зажгла в потемневшей горнице керосиновую лампу. Валентина принялась вместе с ней убирать посуду, полоскать тарелки в наполненной водой деревянной лохани. Павел Федосеевич продолжал сидеть за столом, свинцовым немигающим взглядом уставившись в его оголённые доски.
– Что, Валерик, увидел: каков он – народ? – проговорил он вдруг, повернув голову к сыну. – Тёмен. Дремуч.
Валерьян, изначально понимавший, что разговор начистоту неизбежен, уклоняться не стал:
– Они тебе конкретные вопросы задавали, ждали, что ты разъяснишь. Ты для них важная птица. В городе преуспел.
– Я и разъяснял, как мог. Кто ж виноват, что они слов не воспринимают? Им про назревшее-перезревшее, про реформаторский курс, а они всё за колхозы эти чёртовы цепляются. Что за рабская психология!
Высокомерие отца было Валерьяну неприятно.
– Какая надо у них психология, – заступился он за мужиков. – Просто живут и видят, что жизнь всё хуже становится. Провода вон красть уже начали. Такой вот он – реформаторский курс.
Павел Федосеевич, сдавленно выдохнув, глянул сыну в глаза:
– Бардак долго не продлится, Лерик. Это всё временно, поверь. Ведь реформы – они только-только начались. Вечно у нас на Руси хотят всего да сразу. И чтобы это всё ещё и с неба упало, само. Для того чтобы реформы успех имели, нужно самим много усилий прикладывать. Себя начинать менять. Вот те же кражи проводов – это, между прочим, коммунистическая мораль аукается. Уважения к собственности она людям не привила. Даже к государственной. А ведь без уважения к праву собственности никакой эффективной, прибыльной экономики не создашь. Так и будут: не сами зарабатывать учиться, а по сторонам завистливо зыркать. Не дай бог, у кого-то получаться начнёт. Всё, караул! Кулачьё!
Катерина, знавшая о крупной ссоре между отцом и сыном, зажгла ещё одну лампу и повлекла Валентину с собой, будто за каким-то делом, в сени.
– Ну куда вы меня? – зашептала ей на ухо Валентина. – Разругаются ж они опять.
– Пускай говорят, – шикнула, затворяя дверь, свекровь на невестку. – П олитика – и х, мужицкое дело. Поговорят и помирятся. Не дело им друг против друга камни за пазухой копить.
Павел Федосеевич и Валерьян впервые за эти два дня остались наедине. Продолжая сидеть на лавках, они глядели друг на друга через стол, неотрывно и недоверчиво.
– То, что с ценами затеяли – это для воспитания чувства собственности, хочешь сказать? – осведомился Валерьян ядовито. – Чтоб буквально над каждой копейкой приучались трястись?
– С ценами, конечно, выходит не очень хорошо. Тут где-то не додумали, не рассчитали, – признал Павел Федосеевич, но тут же бросил,
– А толку от этих продуктов, когда денег нет?
– Деньги заработать можно. Той же торговлей, например. Ельцин же не просто так ей полную свободу предоставил. Нашему народу давно пора не на государство смотреть, а самостоятельно зарабатывать учиться. И начинать с самого элементарного.
– Ты что же, мне советуешь на автобусной остановке начать носками спекулировать? – воззрился на него Валерьян. – Или сам собираешься?
Павел Федосеевич протянул через стол руку, положил её сыну на плечо:
– Ты не ершись. Политика политикой, а жизнь жизнью. Раз уж решил самостоятельным стать, то задумайся хотя бы над тем, как именно жизнь у нас перестраиваться будет. Зарплаты и стипендии в ближайшее время индексируют – об этом не беспокойся. Важно определиться с другим. Тебе надо уже сейчас всерьёз подумать, куда после университета идти. На распределение не уповай. Устраивать на работу, как при социализме, государство больше не будет.
– Да я уж устроился, – искривил ухмылкой губы Валерьян. – В ахтёром на проходной КМЗ.
– Все с чего-то начинают, Лерик. Иные американские президенты в детстве курьерами и мойщиками машин начинали. Главное, не задерживайся на этом заводе. Смотри по сторонам. Сейчас такие возможности появляются…
Сам знаю молодых ребят-технарей, которые в иностранные фирмы устраиваются, некоторые даже за границу работать приглашение получают. А ведь и у тебя голова на плечах, в университете ты на хорошем счету. Поразмысли… Я через депутатов в Москве много на кого выходы найти могу. Если хочешь, и для тебя что-нибудь разузнаю.
Валерьян потупился, сцепил пальцы рук, но продолжал молчать.
– Пойми, Лерик: те, с кем ты связался – я имею в виду газету «День», Проханова и всю его красно-коричневую компанию – они безнадёжно отсталые, замшелые люди. Я ведь знаю, что ты у памятника Кузнецову с газетами стоишь, – отец улыбнулся снисходительно. – Но это всё зря. Никто с курса реформ не свернёт. Дело не в Ельцине. Не во мне. Дело в том, что они объективно, исторически назрели. Россия ещё лет за десять до «перестройки» была беременна переменами. Я отлично помню, какие у нас в лаборатории кипели дискуссии в застойные времена. Как все высмеивали вождеймаразматиков, как ругали номенклатуру и вечный дефицит. Как мы завидовали тем, кто ездил в загранкомандировки. С какой жадностью слушали их рассказы… А теперь – вот оно, уже вот-вот. Частная собственность, отмена цензуры, либерализация жизни… Ты, правда, веришь, что общество из-за воплей какого-то Проханова назад к совку повернёт?
Отец давил Валерьяна доводами, сочными характеристиками того, что он ведал и сам. Но принять их его упрямая, самолюбивая душа не могла.
– Гражданская война тоже назрела? – огрызнулся он. – Грузия вон, Карабах уже полыхают вовсю.
– Да что нам Грузия с Карабахом?! Хватит уже мыслить имперскими категориями! – нетерпеливо перебил Павел Федосеевич. – Они, слава богу, теперь независимые страны. Нас их проблемы вообще волновать не должны. Нам надо думать о том, как Россию комфортным для жизни государством сделать. Солженицын, например, ещё полтора года назад писал, что надо сосредоточиться на проблемах самой России. Предупреждал об этом. Жаль, медленно доходит.