Кумач надорванный. Книга 2. Становление.
Шрифт:
– Может, каких-нибудь продуктов стоило с собой взять? – с сомнением проговорила она. – Кто его знает, как там с этим…
Павел Федосеевич нервно сжал и разжал пальцы в перчатках.
– Раньше бы сказала. Видишь же, сам не свой.
Он откинулся на спинку сидения, ослабил обмотанный вокруг шеи шарф.
– Я как телеграмму прочёл, так будто палкой по голове огрели…
В автобусе Павел Федосеевич и Валентина сели вместе, поближе к передней двери, а Валерьян за ними, у разузоренного холодом окна. Отец
– Без двадцати одиннадцать… По зимней дороге в Емельяново будем не раньше, чем к трём. Там ещё пересадка…
– Успеем?
– Надеюсь… Иначе придётся ловить частника.
Валентина озабоченно охнула:
– Сколько он ещё запросит…
– Частник вряд ли повезёт до самого Станишино, – заметил с заднего сидения Валерьян. – В лучшем случае, до поворота на него. Оттуда пешком придётся.
Валентина беспокойно зашевелилась, поправила воротник пальто.
– Приедем – увидим, – не оборачиваясь, холодно бросил отец.
Автобус выкатил из-под прикрывающего посадочную платформу навеса, вырулил на начинавшееся от автовокзала Промышленное шоссе…
Дорогой погода испортилась. Снаружи начало сереть, пошёл снег: сначала редкими, разлапистыми, липнущими к стёклам хлопьями, затем – сплошной матовой пеленой. Шофёр сбросил скорость и, плотно удерживая в руках руль, напряжённо глядел вперёд, осторожно ведя автобус сквозь белесую муть.
– Сыплет-то как, ты посмотри, – пробормотала мать.
Павел Федосеевич посмотрел в залепляемое снегом окно, шевельнул челюстью, но ничего не сказал.
В Емельяново приехали с опозданием на час с лишним. Маленькая автостанция на въезде в райцентр выглядела заброшенной: ни готовящихся к отправке автобусов, ни людей. Всё сумеречно, безлюдно, засыпано снегом.
– Опоздали, – упавшим голосом произнесла Валентина.
– Попутку надо ловить, – стал настаивать Валерьян. – Если до темноты не успеем – застрянем здесь до утра.
Отец растерянно поглядел на заледенелый щит расписания, на запертую билетную будку.
– Хоть бы объявление какое-нибудь повесили, чёрт! Вечно всё не для людей.
Его пальто, шапка быстро белели под продолжавшимся снегопадом.
– Где ж его ловить-то, частника этого? – жалобно спросила Валентина.
Валерьян, быстро обойдя несколько прилегающих к автостанции улочек, договорился у магазина с мужиком на «шестёрке», заехавшим в Емельяново за сахаром и крупой. Узнав про похороны, он согласился везти бесплатно и даже, в извинение, прибавил:
– Я бы и до самого Станишино довёз, поворот-то на него по пути. Да видишь – снег как из мешка валит. Не проеду, завязну в сугробах.
– Да нам хотя бы до поворота, – с облегчением произнёс Валерьян. – Д альше уж пешком как-нибудь.
– Ох, сыплет, – мужик, щурясь, озабоченно поглядел в темнеющее небо. – Даже рейсы вон все поотменяли.
Он подогнал «шестёрку» к автостанции. Отец и мать сели сзади. Валерьян поместился рядом с водителем.
– Главное, не сворачивайте никуда. Как сойдёте, так напрямую и топайте, – подсказывал мужик, проворачивая в замке зажигания ключ. – Развилок нет. Дорога прямо к деревне выведет.
– Помню. Не заплутаем, – заверил Валерьян.
Само собой выходило, что руководить всем начал он. Павел Федосеевич вздыхал на заднем сидении, тихий и печальный, безмолвно смотрел на стоящий по обеим сторонам шоссе заснеженный лес. Мать жалась к нему, словно ребёнок, напуганный ненастьем и тьмой.
На станишинском повороте вышли затемно. Мужик подсветил фарами отшнуровывающуюся от шоссе бугристую колею:
– Видите, трактор нет-нет ездит. Держитесь её.
Валерьян зашагал вперёди, родители за ним. Полузасыпанная колея огибала край леса, затем резко забирала влево, уводя в поля. Снег хрустел под ногами, словно упругий пружинящий ковёр, глаза слезились от лепящихся к ресницам снежинок.
Они прошли с километр, часто спотыкаясь о неразличимые в потёмках кочки, но впереди и вокруг по-прежнему было темно и пустынно.
– Да когда уж придём-то? Сил уж нет, – взмолилась Валентина.
Павел Федосеевич чертыхался под нос, пригибал голову, тёр рукавицей немеющие щёки.
– Немного осталось, Валя. Потерпи, – успокаивал он жену.
Собираясь к сыну, мать обулась в городские сапоги и сейчас утомлённо шаркала ими по глубокому, вяжущему ступни снегу, останавливалась передохнуть.
– Что ж ты так обулась, мама? Здесь же не город, – укоризненно заметил Валерьян.
– Да впопыхах же всё. С раннего утра – телеграмма. И сразу – ехать, нестись…
– Указывай путь, – беря Валентину под руку, сказал Павел Федосеевич сыну. – Ты здесь недавно бывал, помнишь.
Валерьян снова пошёл вперёд, с беспокойством оглядываясь через плечо на родителей. Мать и отец плелись следом, помогая друг другу выдирать ноги из рыхлого снега.
Раза два или три у Валентины подворачивалась нога, и она с болезненным вскриком останавливалась, хваталась за мужа. Тяжело дыша, мать в отчаянии таращилась в окружающую их безлюдную тьму.
– Кошмар… Прямо хоть падай и помирай.
Валерьян, переставая слышать позади себя снежный скрип, возвращался, подбадривал, уверяя, что Станишино совсем рядом, что осталось дойти до него метров пятьсот.
Когда впереди завиднелся пригорок, от середины которого поднималась деревенская улица, Валентина окончательно изнемогла. Павлу Федосеевичу и Валерьяну пришлось поднимать её по косогору вдвоём, подталкивая и тяня за руки.
– Добрались всё ж таки. Ф-фу, – пропыхтел Павел Федосеевич у околицы первых изб.