Кумач надорванный. Книга 2. Становление.
Шрифт:
Рабочие ожесточённо матерились в ставшие теперь продолжительными и безрадостными перекуры:
– Вот прижимистые хохлы! Нарочно, что ли, напакостить решили?
– А себе-то не пакостят? Ведь и сами из кооперации вылетают.
– Это Кравчук вредительствует, – утверждал сгорбленный пожилой рабочий Васильев, чадя «Беломором». – Он же от Украины в Беловежье договор подписывал. Вот потому и хочет до конца все старые связи обрубить.
– Да что ж такое с людьми стряслось? – негодовал лопоухий токарь Климов, плюясь. – Сами же с голыми задами
– Про то, наверное, думать не хотят, – прищуривал морщинистые веки Васильев. – Хохлы – у прямый народ…
Беднела заводская столовая. Из меню исчезли борщи, говяжье и свиное мясо, котлеты. Кормили в ней теперь пресными и водянистыми овощными супами да пустыми кашами, в которые не добавляли даже масла. На сердитые вопросы хмурых, раздражённых посетителей буфетчицы сами с раздражением огрызались:
– Радуйтесь и этому. Скоро и на перловку денег не станет.
Исчезала из столовой удобная посуда. Чай вместо гранёных стаканов наливали в четвертьлитровые банки, плохо приспособленные к тому, чтобы из них пить. Люди, чертыхаясь и капая на воротники, с трудом приноравливались отхлёбывать из зауженных, в бороздах нарезки горловин.
С отвращением брали рабочие в руки неудобные банки.
– Раньше мочу для анализов в такие собирали, а теперь пить из них заставляют. Ну, жизнь…
– Хорошо хоть, что наливают не мочу, – схохмил какой-то веснушчатый парень.
– Типун тебе на язык! – прикрикнул на него обрубщик с расплющенным, перебитым у переносицы носом. – И так тошно.
С каждой новой неделей работники начинали ощущать пугающую необратимость свершающегося с заводом и с ними. Застопорившаяся кооперация не восстанавливалась, без неё невозможно было продолжать выпуск газовых и паровых турбин – основной продукции Кузнецовского металлического.
Директор завода Дмитрий Николаевич Шацких, облысевший, страдающий одышкой старичок, начинавший на нём же в послевоенные годы инженером турбинного цеха, выезжал в Днепропетровск, где размещались, связанные с КМЗ незыблемой десятилетиями производственной цепью, изготовители. После Днепропетровска он ездил в Москву, в Министерство экономики, добился назначения на приём к министру Титкину. Незадолго до решительного разговора с министром Шацких созвал в дирекцию руководителей всех цехов.
– Ребята, вы меня знаете. Я сам был как вы. Начинал простым инженером, – страдающий одышкой Шацких закашлялся, прижал ко рту скомканный платок. – За завод, за наш металлический хоть до генсека… то бишь как его теперь…
Шацких, задыхаясь и шамкая ртом, не мог говорить.
– До президента, – поправил начальник механообрубочного цеха Пудышев.
– До президента дойду, если понадобится, – Щацких глотнул из стакана воды, задышал, вздрагивая грудью. – Ребята, я до последнего за завод буду биться. Верьте!
Неловко опускали глаза начальники цехов, тронутые словами своего директора.
О том, что ничего обнадёживающего не нашёл сказать министр Титкин престарелому Шацких, Валерьян узнал скоро,
– …нет поставок из Днепропетровска – нет турбин. Баста, – угрюмо отрубил широкобёдрый мужик в промасленной робе. – Без распределителей частоты хрен ты чего соберёшь.
Рабочие роторного цеха, одного из последних, не остановленных ещё на заводе, доскребали ложками со дна тарелок остатки каши.
– Откуда знаешь, что Митрич наш не порешал ничего? – спросил другой рабочий, отхлёбывая из банки чай.
Мужик в робе сердито звякнул по тарелке ложкой.
– У Нюрки моей подруженция машинисткой в администрации сидит. От неё и пошло.
– А это точно? – примостившийся на углу стола белобрысый парень шмыгнул вздёрнутым, в чёрных точках-угрях, носом.
– Точно. Распределителей не будет. В дирекции сейчас судят-рядят, сколько ещё цехов останавливать. Митрич валидол глотает. Ничего ему министр в Москве путного не сказал.
– Значит, и министр не смог с Днепропетровском договориться, – у ныло произнёс тот, что пил чай.
– Выходит, что так.
– Ну хохлы…
– Да и с деньгами теперь чёрт ногу сломит. Чем рассчитываться – непонятно. У них же там теперь не рубли. Свою валюту вводят – к арбо… как их?
– Карбованцы, – подсказал белобрысый.
– Прямо не выговоришь. Тьфу!
– Дурдом!
– Сегодня дурдом, а завтра могила заводу. Без кооперации встанем намертво.
Отодвинул Валерьян от себя тарелку, услышав предсказание бывалого работяги. Жутью повеяло от его слов.
Рабочие заспорили, имеются ли в России предприятия, способные выпускать к их турбинам детали.
– В Ленинграде, знаю, распределители делают, – сказал мужик в робе. – Но те ли они, подойдут ли нам…
Никто за это ручаться не мог…
Директор Шацких физически страдал, наблюдая погибель завода, которому посвятил жизнь. Он ежедневно обходил останавливающиеся цеха, страдальчески глядел на пустеющие помещения, застывшие, оставленные людьми механизмы. Губы Шацких бледнели, старческие ноги подкашивались, словно вместе с заводом жизнь покидала и его.
В отчаянии он снова поехал в Москву и, не добившись приёма у Ельцина, прорвался-таки к первому зампреду демократического правительства Егору Гайдару. Тот встретил директора неприветливо, а, услышав сетования, грубо погнал прочь:
– Все эти турбины – на хрен ненужный хлам! Такие бессмысленные заводы и есть убийцы экономики. «Чёрные дыры», сжирающие ресурсы и средства, – оборвал он Шацких, зыркая на него со смесью гадливости и злобы, словно на вызывающее отвращение существо. – Запомните, рынок не нуждается в неконкурентоспособном металлоломе. Всё действительно стоящее давно создано на Западе, и если турбины вдруг и потребуются, мы купим их там. Лучше учитесь азам нормальной экономики, а не обивайте пороги…
Из кабинета Гайдара Шацких вышел ни жив – ни мёртв. Шатающегося, его пришлось под руки сводить по лестнице вниз секретарям…