Кумач надорванный. Книга 2. Становление.
Шрифт:
Выехал он затемно, ранней электричкой. С конца прошлого лета он не бывал в Москве, потому, сойдя с поезда и попав на Комсомольскую площадь, обомлел.
И прилегающие к ней тротуары, и сама площадь были заполнены людьми до такой степени, что проходящая через неё трамвайная колея выглядела, точно узенький пирс в бурунящемся море. Всё пространство между тремя вокзалами, от гостиницы «Ленинградская» до универмага, кишело торговцами. Разновозрастные, неопрятные, они толклись на холоде и, выпуская изо ртов густой пар, настырно совали прохожим разную
Вперемешку с вещами продавали еду. На деревянных ящиках, на расстеленных на снегу картонных листах лежали консервы, краюхи сыра, банки с солениями, бутылки водки, хлеб. Озябшие продавцы зазывали покупателей сиплыми голосами:
– Рубашки байковые из Польши!
– Джинсы фирменные!
– Сапоги импортные!
– Ремни кожаные армейские!
– Тушёнка говяжья!
– Майонез баночный!
– Чайный сервиз!
Валерьян с трудом проталкивался сквозь эту дикую разноголосую орду к спуску в метро. Ему на каждом шагу совали под нос всякое барахло, хватали за рукава.
– Да отвяжитесь! Дайте пройти! – огрызался на наседавших торговцев Валерьян.
Вжав голову в плечи, но упрямо лез вперёд.
Подземный переход тоже запрудили торговцы. Стоя вдоль стен, они разложили свой скарб прямо под ногами. Люди шли по переходу, чуть не задевая выставленные на продажу чайники, кастрюли, стопки сложенных свитеров и кальсон, журналы, книги. Иногда кто-то останавливался, брал что-нибудь в руки, переговаривался с продавцом, одновременно отпихиваясь плечами и локтями от прущих мимо.
Только за книги на всём этом торжище нет-нет цеплялся глаз Валерьяна. Перед входом в вестибюль станции он даже приостановился у развала, привлечённый видом толстых томов. Наименование одного выстрелило в сердце – «Страна гибнет сегодня».
Он присел, взял его в руки. Книга (воспоминания белогвардейского генерала) была кооперативным изданием, на желтоватых страницах тускнел небрежный, расплывчатый шрифт.
– Страна гибнет сегодня, – подтвердил книготорговец – заросший, подрагивающий, будто с похмелья, мужичонка в засаленном «петушке».
Для прохода через турникет пришлось истратить три пятака. Проезд в метро подорожал троекратно – с пяти копеек до пятнадцати, но всё равно оставался дёшев. Валерьян, съезжая на эскалаторе вниз, с удовлетворением хмыкнул: поездка в московском метро стоила всего на пару копеек дороже коробка спичек.
Дорогу до редакции «Дня» он помнил хорошо. Писательский особняк на Комсомольском проспекте, как и в прошлом августе, являлся сродни штабу. В нём, помимо издания газеты, регулярно собирались общественные деятели, литераторы, добравшиеся до Москвы из отмежевавшихся союзных республик посланцы просоветских народных фронтов, добровольцы-распространители оппозиционной печати. В нём не царил более дух мрачного отчаяния. Редакция была деловито оживлена, и, войдя внутрь, Валерьян ощутил это
Михаил не успел объяснить Валерьяну, к кому следует в редакции обращаться, чтобы получить на распространение часть тиража. Он потоптался в вестибюле, затем заговорил наудачу с незнакомцем, старательно всовывающим в дорожную сумку пачки газет:
– Вы тоже за свежим номером?
Поглощённый делом незнакомец шмыгнул носом.
– Ну…
– И я.
Плотные пачки умещались в сумке с трудом, края её никак не сходились.
– Давайте помогу, – п редложил Валерьян.
Вдвоём они кое-как сомкнули неподатливые края и застегнули молнию.
– По Москве развозите? – поинтересовался незнакомец, уже любезнее.
– Нет, в другой город.
– Я тоже в другой город, – собеседник Валерьяна усмехнулся невесело. – Можно даже сказать – в другую страну…
– Это куда же?
– А в Ригу. В Латвию.
Лицо человека из Риги было типично русским: широкое, слегка асимметричное, с крупным, неправильной формы носом.
– Я был в Риге в позапрошлом году, – признался Валерьян, проникаясь к русскому рижанину уважением. – Там уже тогда были националистические порядки.
– А сейчас ещё хуже. Им вообще море по колено теперь. Получили в мире признание, официальным порядком отделились. Законы принимают такие, что тому, кто не латыш, вот хоть прямо манатки собирай и беги. Да они так прямо и говорят: «Чемодан – вокзал – Р оссия!»
Рижанин пригладил светло-каштановые виски, закрутил вокруг шеи шарф.
– Эх, в прошлом августе-то их задавили уже, считай, – выдохнул он с чувством. – В Риге наш ОМОН националистов разогнал в один день, все их флаги с учреждений посрывал к чертям собачьим. В Риге победили, восстановили советскую власть, а Москва – наложила в штаны.
– Вы про ГКЧП? – у точнил Валерьян.
– Про него. Мы-то от них из Москвы подмогу так ждали, а они… – рижанин резким движением запахнул на груди куртку. – А теперь у нас ни ОМОНа, ничего. Одна только газет и осталась…
Они расстались, пожав при прощании руки.
Валерьян постучал в ближайший кабинет, поздоровался, назвал себя.
– Вы… вы, если не ошибаюсь… – сотрудник редакции, приподняв голову над столом, приморщил лоб.
– Не ошибаетесь. Я был здесь, когда в августе редакцию громить собирались.
– Точно! Я ведь помню: кругом смятение, развал, памятник Дзержинскому на Лубянке крушат. Кажется всё уже, крах. А тут молодой человек к нам заявляется – такой решительный, искренний. И прямо к Проханову: «Александр Андреевич, хочу быть с вами!»
Сотрудник редакции, дружелюбно улыбаясь, встал, протянул руку.
– Запомнилось ещё тогда ваше редкое затейливое имя – Валерьян… А вот моё попроще – Е вгений.
Валерьян принялся рассказывать про их с Михаилом торговлю газетой, про его болезнь.