Куприн: Возмутитель спокойствия
Шрифт:
Среди блуждания я захожу в маленькие кафе и, стоя, спрашиваю у прилавка “un boc blonde” (светлое пиво). С буфетчицей я любезен, как маркиз начала XVIII столетия, и мы, наговорив друг другу кучу любезностей, расстаемся очарованные взаимно» [351] .
Эта эпистолярная зарисовка первых парижских дней говорит о том, что у города появился новый восторженный поклонник. Позже Куприн напишет блестящие очерки «Париж и Москва» (1925), «Париж домашний» (1927), «Париж интимный» (1930), а еще роман, как он сам определит жанр этого небольшого произведения, «Жанета: Принцесса четырех улиц» (1932–1933). Роман о районе Пасси 16-го округа, из которого живущие там эмигранты сделают Россию в миниатюре. Александр Иванович мечтал проехать всю Францию вслед за героями Дюма. Кое-что удастся, например побывать на родине д’Артаньяна, в гасконском городке Ош. Наступит и такое время, когда Париж ему приестся и станет казаться досадным
351
Письмо А. И. Куприна к Е. А. Ляцкому от 31 августа 1920 года // Письма А. И. Куприна. 1893–1934 гг. // search.rsl.ru.
Жизнь в который раз испытывала нашего героя. Свой полувековой юбилей — 26 августа, а по европейскому календарю 7 сентября — он встретил явно не там и не с теми. Никакого пышного празднования и обвала поздравлений не было. Французский Париж им мало интересовался, а русский на лето разъехался. Правда, гельсингфорсский коллега Юрий Григорков прислал в подарок брошюру «Александр Иванович Куприн (К 50-летию со дня рождения)». Юбиляр в знак благодарности отправил ему свой любимый портрет с Сапсаном, надписав: «Милому редактору — строптивый сотрудник. Ю. А. Григоркову. 1920 18 авг. Париж. А. Куприн». С припиской: «мой единств<енный> друг “Сапсан”» [352] . Выходит, в чемоданчик, вывезенный из Гатчины, в число самого необходимого попали и фотографии с меделяном.
352
Цит. по: Hellman Benn. Aleksandr Kuprin and Finland // Hellman Benn. Встречи и столкновения. Статьи по русской литературе. Helsinki, 2009. С. 143.
Писатель начал работать в русской газете «La Cause Commune» / «Общее дело» Владимира Львовича Бурцева. Сотрудники в шутку звали ее «Козьей коммуной». Куприн снова попал в привычную редакционную атмосферу, слушал споры и монологи сотрудников, проклятия в адрес Горького, обвинения его в двуличии: за глаза-де ругает большевиков, а в глаза поет им дифирамбы. Знали бы они о той просьбе, что передал Куприн финну Эйно Лейно! О его отношении к Горькому Александра Ивановича спросили в первые же дни. Ответил, что Алексей Максимович «человек, по-своему, безусловно убежденный, искренний и неглупый, но — в умственных шорах» [353] . Допускаем, что кто-то смотрел на Куприна косо, недоумевая, почему он так долго оставался с большевиками.
353
Б. Ц. Из беседы с А. И. Куприным // Общее дело [Париж]. 1920. 16 июля. №79.
Работа в газете позволяла оперативно узнавать все новости о Белом движении, притом из первых рук: Бурцев уехал в Севастополь, где была Ставка Русской армии Врангеля, там еще шло сопротивление. На адрес «Общего дела» приходили отчаянные мольбы о помощи от писателей, журналистов, застрявших где-то в портах и чужих городах. Как-то Александру Ивановичу передали такое письмо от Бориса Лазаревского. Этого своего закадычного приятеля он давно потерял из виду и вот теперь читал, что тот сидит в Константинополе, куда прибыл в качестве члена экипажа парохода «Альберт», и постарается вписаться в судовую роль до Марселя, а оттуда собирается ехать в Париж. Куприн ответил «Барбарису», как в шутку звал Лазаревского, что рад будет его видеть, но счел нужным предупредить: «...жизнь здесь дорога, трудна, а люди жестокие эгоисты и шарлатаны (говорю про русских)» [354] .
354
Письмо А. И. Куприна к Б. А. Лазаревскому (1920) / Письма А. И. Куприна. 1893–1934 гг. // search.rsl.ru.
Русских эмигрантов в Париже уже было немало. Поэты Константин Бальмонт, Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, юмористы Тэффи (Надежда Лохвицкая) и Дон Аминадо (Аминад Шполянский), прозаик Алексей Толстой... Привычно раздражал Куприна друг молодости Бунин, с которым они поселились на одной лестничной клетке дома по рю Жак Оффенбах, 1, в районе Пасси. Теперь это, пожалуй, самый известный адрес «русского Парижа»; в честь нобелевского лауреата Бунина на фасаде дома установлена мемориальная доска.
Встреча Куприна и Бунина в этой, новой, жизни вряд ли походила на ту далекую, одесскую, когда им обоим не было еще тридцати. Теперь им стукнуло по пятьдесят, и даже этот юбилей заставил Александра Ивановича понервничать. Как-то он увидел в русском детском журнале «Зеленая палочка» (№ 2) разворот: слева его портрет с Сапсаном и сообщение, с большим
Впрочем, их разрыв в эмиграции случится не сразу. Поначалу Куприн сочувствовал «заклятому другу»: тот пребывал в угнетенном состоянии, не мог себе простить, что оставил в России брата Юлия, с ужасом ждал известия о его смерти, то и дело срывался в слезы. Они с Верой Николаевной пережили бегство из красной Москвы, «сидение» в Одессе и эвакуацию оттуда, Турцию, Болгарию, Сербию... Когда пришла весть о падении белого Крыма, Бунин вообще слег. «Армия Врангеля разбита, — записала в дневнике 15 ноября 1920 года Вера Николаевна. — Чувство, похожее на то, когда теряешь близкого человека». Куприн приходил проведывать Ивана, и оба хватались за голову. Прощайте, благословенные Ялта, Гурзуф, Балаклава, Севастополь! Прощай, чеховская дача, где они были молоды и счастливы!.. Вместе встречали в гостях у Алексея Толстого Новый, 1921 год. Молча ели, грустно пили шампанское и со скорбным сердцем в 10 часов вечера, когда в России наступила полночь, пили за близких, оставшихся там.
Едва прошли новогодние праздники, как «русский Париж» взорвался очередной сенсацией: в Гельсингфорсе начала выходить якобы беспартийная газета «Путь», которая вела открытую просоветскую пропаганду. Под программными статьями стояли фамилии Николая Иорданского, экс-редактора «Современного мира», и драматурга Федора Фальковского, друга Леонида Андреева. Фальковский вспоминал об отношении к газете: «Это была вакханалия ненависти, доносов, откровенных угроз и открытых требований “заткнуть им глотку”. Редакция не могла найти помещения, меня выбросили из гостиницы, знакомые при встрече переходили на другую сторону... <...> Как шутили в редакции, лошади от нас шарахались. Держать в руках нашу газету было рискованно, а подписаться на нее было бы открытым вызовом общественному мнению» [355] .
355
Фальковский Ф. И. Репин перед смертью // ilyarepin.ru
Куприн мог сколько угодно говорить русским парижанам, что недолюбливает Иорданского, мужа своей бывшей жены, а саму ее не видел несколько лет, но не мог не понимать, что попал в историю. А потом он прочитал в «Пути» заметку «Выход Куприна из “Общего дела”», от которой похолодел. С изумлением узнал о себе, что он:
1) ушел из «Общего дела» вследствие принципиальных разногласий;
2) пришел к убеждению, что русская эмиграция представляет собой глубоко отрицательное явление;
3) находит, что эмигрантская политика не отвечает интересам России [356] .
356
Выход Куприна из «Общего дела» // Путь [Гельсингфорс]. 1921. 24 августа. № 153.
Куприн печатно оправдывался в фельетоне «Ребус» (1921), называя эту провокацию «злой и глупой гадостью», а «Путь» в ответ ударил его заметкой «Куприн в “Общей яме”» [357] .
Словом, писателю некогда было выяснять, как меньшевик Иорданский до этого дошел и какую роль играет во всем этом Мария Карловна. Нужно было думать о себе. Полагаем, еще и поэтому (а не только вследствие плачевных материальных дел) Куприн согласился стать редактором журнала «Отечество», первый номер которого вышел в марте 1921 года в Париже. В редакционной статье он заявил: «У нас лишь один враг — враг общий с отечеством — большевизм. Борьба с ним не есть война, а истребление». Ниже, в рубрике «Галерея современных преступников», поместил портрет Леонида Красина, «Никитича», в то время полномочного и торгового представителя Советской России в Великобритании.
357
Куприн в «Общей яме» // Путь [Гельсингфорс]. 1921. 11 сентября. № 169.