Кузьма Минин на фоне Смутного времени
Шрифт:
пресечение династии Рюриковичей со смертью в 1598 г. царя Федора Иоанновича (сына Ивана Грозного);
загадочная гибель в Угличе в 1591 г. самого младшего из детей Ивана Грозного — царевича Дмитрия;
ожесточенная борьба боярства за власть и связанные с ней привилегии;
недовольство родовитых бояр воцарением в 1598 г. не столь знатного, как они, Бориса Годунова, избранного царем Земским собором;
нарушение каналов воздействия верхних слоев дворянства и купечества на низшие слои своих социальных групп;
отмена Юрьева дня и прикрепление крестьян к земле (начало окончательного оформления крепостного права);
не преодоленный до конца раскол общества, вызванный опричниной Ивана Грозного;
стремление правителей Польши и Швеции ослабить Россию, захватить ее западные
страшный голод в России из-за суровых погодных условий и неурожаев, а также эпидемия чумы, унесшие в 1601–1603 гг. жизни десятков тысяч людей;
уход от несостоятельных помещиков части крестьян и холопов, в том числе боевых, которых хозяева не могли прокормить во время массового голода;
падение авторитета Бориса Годунова;
народная вера в доброго царя-избавителя ото всех бед;
распространение в народе, жаждавшем улучшения своего тяжелого положения, слухов о подмене царевича Дмитрия и его чудесном спасении.
В Смутное время произошло смещение ключевых представлений о законности и незаконности тех или иных деяний, легитимности либо нелигитимности власти, о «своих» и «чужих». Люди из противоборствующих военно-политических лагерей нередко называли своих противников «изменниками». Вчерашние «свои» быстро превращались в «чужих». Русского казака того времени по праву можно называть «переметной сумой». Кто-то героически защищал интересы Московского царства, а кто-то малодушничал и переходил на сторону иноземных интервентов и их русских пособников. Кто-то лишался имущества, родных или собственной жизни, а кто-то наживался на народных страданиях накануне и в годы Смуты. В Смутное время по-разному вели себя представители социально-правовых групп (чинов) населения России и ее столицы.
Россия вышла из кризиса Смутного времени, который историки порой называют гражданской войной, с людскими, материальными и территориальными потерями. Ряд земель на западе и северо-западе страны отошли к Польше и Швеции. Уменьшилась численность городского и сельского населения, от феодалов разбежалась часть крестьян. Для постепенной ликвидации последствий смуты понадобилось несколько десятилетий.
Наиболее ценными источниками о Смутном времени представляются синхронные ему актовые и эпистолярные материалы{14}. Среди них «Сказание» Авраамия Палицына, Новый летописец и др.{15} Во второй половине 20-х гг. XVII в. смоленским дворянином, участвовавшим в действиях Второго земского ополчения, была создана «Повесть о победах Московского государства»{16}. Реконструируя историю Смутного времени, исследователи очень часто используют также свидетельства иностранцев (И. Будилы, К. Буссова, Ю. Видекинда, С. Жолкевского, Ж. Маржерета, Н. Мархоцкого, С. Маскевича, И. Массы, П. Петрея, Я. Сапеги и др.){17}. Часть важных материалов хранится в Государственном архиве Швеции{18}.
Смутное время отразилось не только в многочисленных письменных русских и иностранных источниках и памятниках материальной культуры, но и в фольклоре. Его восприятие и отражение в более позднее время сопровождались значительным налетом мифологизации, осознанным и невольным искажением исторических реалий.
Проблема роли мифологизма в зарождении смуты переплетается с мифологизацией истории Смутного времени в более поздней литературе XVII–XX вв., самозванчеством, а также с особенностями социальной психологии людей Средневековья (религиозной экзальтацией, верой в чудеса, восприятием разного рода слухов). Кому-то в безвыходной, казалось, ситуации Великого голода 1601–1603 гг. и последующих бедствий очень хотелось верить в мифы о чудесном спасении царевича Дмитрия в Угличе в 1591 г., а затем и Лжедмитрия I в Москве в 1606 г. В то же время многие из участников тех драматических событий, не веря в эти мифы, попросту использовали их в своих корыстных целях. Сохранение в общественном сознании памяти о Смутном времени и его героях также сопровождалось мифологизацией. В настоящей работе сделана попытка
Драматические, переломные моменты истории нередко сравниваются с аналогичными поворотными вехами, давно уже пережитыми народом. Так было и во время Отечественной войны 1812 г., и в течение первой русской революции 1905–1907 гг., и в 1917 г., и в последующий период ожесточенной Гражданской войны. Чаще всего у мыслящих людей тогда возникали ассоциации со Смутным временем, также характеризовавшимся анархией, жестокостью, наличием нескольких центров власти, произволом и хаосом. Им хотелось, чтобы появились новые бескорыстные спасители Отечества, вроде Кузьмы Минина. Во всяком случае, для Белого движения Минин и Пожарский были символами российского патриотизма, и не случайно в лексике близких к белым политиков, военных, публицистов, писателей, поэтов, ученых в 1917–1922 гг. нередко встречались словосочетания «смутное время», «смутные времена».
В приказе по армии и флоту № 6 от 6 мая 1917 г. Керенский, только что ставший военным и морским министром, призывал: «Граждане капиталисты. Будьте Миниными для своей Родины. Откройте свои сокровищницы и спешите нести свои деньги на нужды освобожденной России». В докладе на совместном заседании III городской и областной петроградских конференций партии социалистов-революционеров 23 мая 1917 г. лидер эсеров В. М. Чернов также ссылался на пример Минина, призывавшего для сбора средств на создание Второго народного ополчения заложить жен и детей{19}.
В 1917 г. Московская просветительная комиссия при Временном комитете Государственной Думы выпустила брошюру видного деятеля старообрядческой церкви Николая Петровича Ануфриева «Два русских Учредительных собрания. Исторические параллели (1613–1917 гг.)», напечатанную в типографии «Товарищества Рябушинских». Пытаясь установить связь революционных событий 1917 г. со всей историей России, автор писал: «Изучая Смутное время, мы найдем источники и пути развития народной политической мысли, которая, пройдя в народной среде не замеченный историками путь развития через темные XVIII и XIX столетия, пробилась на поверхность жизни мощным ключом в 1917 г. То, что совершилось на Руси в 1917 г., есть дело именно народа, дело масс, корни мировоззрения которого как раз уходят вглубь XVII столетия и его смутной эпохи… Времена и люди сильно изменились, но основа мировоззрения действующего начала той и другой эпохи осталась та же; ведь народ и его мировоззрение меняется за столетия сравнительно мало, и можно вполне принять, что народ Смутного времени XVII ст. и народ переворота XX ст. хотя и измененная, но все же та же самая сила»{20}.
Профессор Новороссийского университета, член-корреспондент АН Борис Михайлович Ляпунов (1862–1943) писал 8 декабря 1917 г. из Одессы академику А. А. Шахматову: «Мне кажется, что переживаемая нами смута, так много напоминающая Смутное время начала XVII столетия, еще тем невыгодно отличается от последней, что теперь почти все население пропиталось ложно понятыми идеями социализма в самых крайних проявлениях, совершенно недоступных для понимания крестьянской массы, а отсюда, во-первых, погромное настроение крестьянства, понимающего социализм в смысле захвата чужой земельной собственности, а не в смысле ограничения своей, во-вторых, травля интеллигенции, неправильно отождествляемой с богатыми классами»{21}.
В день созыва Всероссийского Учредительного собрания, 5 января 1918 г., А. А. Блок отметил в дневнике: «Медведь на ухо. Музыка где у вас, тушинцы проклятые?»{22}. Под «тушинцами» поэт, принявший советскую власть, подразумевал приверженцев Учредительного собрания. 22 января 1918 г. З. Н. Гиппиус записала в «Черных тетрадях»: «Сегодня хватили декрет о мгновенном лишении церкви всех прав, даже юридических, обычных. Церкви, вероятно, закроются. Вот путь для Тихона сделаться новым Гермогеном. Но ничего не будет. О, нет людей! Это самое важное, самое страшное»{23}.