Кузьма Минин на фоне Смутного времени
Шрифт:
В приказной избе дворцового села Измайлово, согласно описи 1687 г., хранились «книги крестоприводные Измайловской волости крестьяном и всяких чинов людем»{63}. Согласно крестоприводной книге г. Арзамаса 1676 г., жители города давали присягу новому царю Федору Алексеевичу по чинам и служебным должностям в следующем порядке: 1) «воевода»; 2) «приказной у мордвы»; 3) «стряпчие»; 4) «дворяне»; 5) «жилцы»; 6) «недоросли московских чинов»; 7) «арзамасцы дворяне и дети боярские»; 8) «началные люди» (рейтар); 9) «рейтары»; 10) «салдаты»; 11) «приказные избы подьячие»; 12) «площадные подьячие»; 13) «приказные избы сторожи»; 14) «дети» (солдатские); 15) «стрелцы»; 16) «пушкари»; 17) «патриарша двора подьячие»; 18) «приставы»; 19) «дворники» (содержатели дворов); 20) «кирпичники» (казенные); 21) «ямщики» (казенные); 22) «посадцкие люди» (начиная с земского старосты и завершая сидельцами гостя Семена Сверчкова); 23) «мурзы» (татарские); 24) «татаровя» (рядовое татарское население){64}.
В сметных списках
Славянский просветитель Юрий Крижанич (1618–1683), много лет проведший в России, в сочинении «Политика», считая, что «как человеческое тело складывается из своих членов — головы, рук, ног и всего прочего, так и духовное, воображаемое тело государства», выделял здоровые и больные члены общества. В привилегированную группу здоровой его части он включал бояр, дворян, воинов, торговцев, в состав черных людей — ремесленников, земледельцев, холопов. Кроме того, к здоровым членам социума причислялись церковники, женщины, убогие люди, ученые, а к нездоровым — волхвы, еретики, армяне, евреи, цыгане, шотландцы, бездельники, воры, игроки, лихоимцы, пьяницы, разбойники, скупщики хлеба{66}.
Недавно уральские историки, характеризуя социальную стратификацию в России XVII в. и по праву отказываясь от сословно-классового деления, попытались заменить термин «чины» более общим определением «люди», что мне представляется малопродуктивной идеей{67}. И вот почему. Понятия «люди» и «чины» имеют разный смысл. В широком смысле под «людьми» (без уточняющих прилагательных «вольные», «гулящие», «деловые», «крепостные», «посадские», «приказные», «служилые», «черные» и т. д.) подразумевались подданные либо совокупность подданных московского царя, но они, в отличие от чинов, не были обозначением конкретного ранга, разряда. А в узком значении слово «люди» входило в состав чиновного определения (ранга): «гулящие люди», «посадские люди», «служилые люди», «торговые люди» и др. Таким образом, люди — это в основном носители либо обладатели определенных чинов, имеющие, согласно главе Соборного уложения 1649 г. (статьи 27–99), законодательное право на денежное возмещение за «бесчестие» (в случае отсутствия должной суммы денег их обидчики по суду наказывались кнутом){68}. Исключение составляли «крепостные люди» (полные, старинные холопы, дворовые люди), которые не входили в чиновную иерархию и не могли воспользоваться таким правом, как социальная категория населения, лишенная «чести».
Самые верхние ступеньки чиновной лестницы России XVII в. занимали служилые люди «по отечеству», как правило, владельцы вотчин и поместий. Эти крупные земельные владения они имели по наследству, приобретали либо получали за службы от московских царей. Среди служилых людей «по отечеству» выделялись носители думных чинов, прежде всего бояре. Бояре, входившие в Боярскую думу, обычно возглавляли центральные административные органы (приказы), а также посольства в другие государства. В их руках находилось высшее правосудие. Членами Боярской думы были также окольничие, думные дворяне и думные дьяки{69}.
Более низкие позиции в чиновной группе служилых людей «по отечеству» занимали титулованное (князья) и нетитулованное дворянство, столичные дворяне (стольники, стряпчие, жильцы), провинциальные уездные дворяне и дети боярские, татарские мурзы, также владевшие вотчинами и поместьями. Непременной обязанностью всех представителей дворянства (и помещиков, и вотчинников), была военная или гражданская служба, которая регистрировалась в разрядных книгах, а также в боярских списках{70}. В них указывались как чиновный, так и должностной статус служилых людей. На смотры и в походы они должны были отправляться во главе отрядов из определенного числа вооруженных конных либо пеших воинов. Часть мелких служилых людей «по отечеству» южных уездов Европейской части России не была испомещена, их потомки составили группу свободных земледельцев-однодворцев{71}. Их малоземелье и, по сути дела, крестьянский образ хозяйствования и быта породили русскую пословицу: «Понес черт однодворцев на базар, да решето и опрокинул над Каширой»{72}. Служилые беспоместные люди «по отечеству» имелись и в Сибири.
К приказным чинам относились дьяки, подьячие, писцы, работавшие в государевых и патриарших приказах, в уездных воеводских, земских и судных избах. Представители приказной верхушки (дьяки) получали не только должностные оклады и надбавки, но и поместья{73}. Для составления челобитных и прочих документов городское население обращалось
С чиновно-должностной иерархией было тесно связано местничество, которое оформилось в период формирования объединенного Российского государства в конце XV в. и на протяжении последующих двух столетий играло роль стабилизирующего фактора в отношениях между аристократическими родами, а также между царской властью и аристократией, хотя и сопровождалось распрями при дворе и в вооруженных силах{74}. Оно широко применялось на протяжении большей части XVII в. и в аристократической, и в приказной среде, но к концу столетия стало сильно тормозить военные реформы, прежде всего создание на постоянной основе полков «нового строя» во главе с офицерами-профессионалами (как иностранными наемниками, так и русскими), чьи чины не соответствовали местническим порядкам{75}. За его искоренение стали выступать и высшие церковные иерархи. «А до сего настоящего времени от отечественных местничеств, которыя имелись меж высокородными, велие противление той заповеданной Богом любви чинилось, и аки от источника горчайшего вся злая и Богу зело мерзкая и всем нашим царственным делам ко вредительному происходило, и благая начинания, яко возрастшую пшеницу, терние подавляло и до благополучного совершения к восприятию плодов благих не допускало, и не точию род, егда со иным родом за оное местничество многовременныя злобы имел, но и в едином роде таковое ж враждование и ненависть содевалась; и аще бы о всех тех противных случаях донести вашему царскому величеству (царю Федору Алексеевичу. — В. П.), то б от тягости ваша царская ушеса понести сего не могли», — изрекал патриарх Иоаким в Соборном деянии об уничтожении местничества (12 января 1682 г.){76}.
В число служилых людей «по прибору», получавших только жалованье и занимавшихся наряду с военно-гарнизонной службой также торговлей, ремеслами, промыслами, входили стрельцы, пушкари, воротники, городовые и сторожевые казаки{77}.
Особое место занимало вольное казачество Дона, составлявшее своеобразные военно-служилые общины с архаичной для России XVII в. организацией и стремившееся сохранить свои вольности{78}. Казачья грабительская вольница буквально захлестнула в Смутное время и Центр Европейской части России, способствуя еще большему ожесточению развернувшейся тогда Гражданской войны, которая сопровождалась иноземной интервенцией. Казачество в XV–XVII вв. существовало преимущественно за счет грабежей и практически не занималось крестьянским делом — землепашеством. Как писал в Москву на исходе Смуты, 16 октября 1618 г., нижегородский воевода Б. М. Лыков, казаки, забравшись в очередной раз в пределы вверенного ему уезда, «многие села и деревни разорили, и крестьян и всяких людей грабят, и побивают, и ломают, и жгут»{79}. Чуть раньше, впрочем, в феврале 1613 г., казачество сыграло первостепенную роль в выборах царя Михаила Федоровича на Земском соборе. И клан Романовых щедро расплатился за эту поддержку, наделив 33 казачьих атамана и есаула земельными пожалованиями в Вологодском и Галицком уездах{80}. В XVI в. на Северном Кавказе зародилось Терское казачество, а в XVII в. — Сибирское казачество{81}.
На вершине церковно-монашеской иерархии находились патриарх, митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и настоятели крупнейших монастырей. Среди монашества выделялись игумены и игуменьи, келари, строители, казначеи, иеромонахи{82}. Роль поверенных в делах монастырей и церковных иерархов играли стряпчие, от которых требовалось не столько знание российского законодательства, сколько изворотливость, умение за счет «посулов» нужным людям уладить дело. Более низкое положение занимали служки, деловые (зависимые) люди, монастырские детеныши (наемные работники). Белое приходское духовенство и причт состояли из попов, дьяконов, дьячков, псаломщиков, пономарей, звонарей, сторожей, проскурниц (просвирниц, пекущих просвиры). Хотя П. В. Знаменский подчеркивал преобладание в XVII в. наследственного характера передачи мест священниками преимущественно своим сыновьям, П. С. Стефанович, проанализировав приходскую жизнь допетровской эпохи, пришел к выводу, что духовенство тогда еще не оформилось в отдельное сословие{83}. Приходское духовенство выполняло ряд обременительных для него повинностей в пользу самой церкви, а также казны. Сельские же дьячки и пономари наравне с крестьянами несли государево тягло{84}.
К беломестцам относились приказные люди, гости, служилые люди «по прибору», население частных (до 1649–1652 гг.) и государевых слобод, казенные ремесленники, жители слобод, записные каменщики, кирпичники, ямщики (ямские охотники). Вот перечень беломестцев Белоозера, согласно дозорной книге 1617/18 г.: «В городе на осадных дворах и за городом на посаде 3 человека подячих, 12 человек пушкарей, 50 человек стрелцов, 17 человек каменщиков, 7 человек кирпищиков, 11 человек розсылщиков»{85}. Часть казенных ремесленников (кузнецов, оружейников, каменщиков, кирпичников и др.) проживала в государевых слободах, другие же — на посадах, вперемешку с посадскими людьми. Во второй половине XVII в. в Оружейную слободу Тулы переселялись местные кузнецы-оружейники, стремившиеся освободиться от посадского тягла{86}.