Кузнец

Бляхер Леонид Ефимович

Но Хабаров считал иначе. Мы много говорили с ним перед походом. Вроде бы все разумно. Ведь посланцы «богдойского царя» сами сказали, что тот приказал с русскими не воевать. Видимо, считал Хабаров, у тех своих проблем выше крыши. В чем-то он был прав. В тот период, насколько я помнил, в Китае началась замятня, которая длилась лет десять, а то и больше. Сначала восстали китайские князья-данники, потом, кажется, воевали регенты после смерти старого богдыхана и воцарения мальчика Санье, будущего великого императора Канси. Все так. Взгляд маньчжуров устремлен на юг и восток. Но размеры их войска так велики, что выделить несколько тысяч воинов для похода в северные земли они вполне могли.

Однако главным был Хабаров.

А у него, кроме добычи, были и другие резоны. О них он и сказал. Это сегодня мы говорим о двойной морали, о лицемерной политике. В Сибири до такого чуда еще не додумались. Принесшие шерть, кроме всего прочего, получали не только сомнительное право платить ясак в казну царя, но и вполне реальное право требовать защиты. Дауры теперь, по большей части, были нашими данниками. Потому требовать защиты от своих исконных врагов дючеров они имели право. И не только имели право, но требовали. В принципе, и дауры, и дючеры, как и все их данники нам были глубоко параллельны. Хотелось просто создать безопасное пространство, где можно удобно устроиться. Но вмешавшись в местную политику, Хабаров, а вместе с ним и мы все, уже не могли действовать, как угодно. Даже джокер не свободен от правил игры. И вот, мы шли в новый поход, еще толком не закрепившись на прежних землях.

Первые дни мы шли вдоль почти пустых берегов. Пару раз попадались брошенные стоянки и покинутые городки. Местные в бой не вступали, но и от переговоров уклонялись. Стоило нам набрести на живое стойбище или городок, направить суда к берегу, как жители бросались прочь, оставляя все свое добро казакам. Получалось, что казна наша росла, а вот дальнейшая судьба оставалась неопределенной. Мне казалось разумным попробовать договориться с дючерами. Какой-нибудь пакт Молотова-Риббентропа с ними заключить. Типа, вы наших не трогаете, а мы к вам не ходим. Пока закрепиться в низовьях Амура. А там, накопив силы, попробовать поиграть по другим правилам. Но я – человек другого времени.

Для Хабарова все было проще. Есть противник, его нужно привести к покорности или уничтожить. Схваченные пленные ничего особого сообщить не могли. Сами они были не из дючеров, а больше из их данников. С ними Хабаров был вполне ласков, поскольку видел в них будущих союзников, как конных тунгусов в борьбе с даурами. Так и шли мы вниз по реке, которая становилась все больше и больше. В месте, где с правой стороны в Амур впадала огромная река, которую местные называли Шингала, а мне привычнее было Сунгари, начались городки дючеров. В отличие от дауров, срубы здесь были проще, скорее, землянки с крышей, чем избы. Но городки вполне себе населенные. Чуть не по сотне домов в каждом.

К сожалению, и здесь политика была традиционной. Мы подплывали к городку, на лодке переговорщик в хорошей брони и со щитом подходил ближе к берегу, требуя от дючеров покорности и ясака. Взамен тем обещалась защита от врагов и покровительство Великого государя Руси. Поскольку же врагов у дючеров в тех местах кроме нас особо не водилось, а покровительствовала им южная держава, то ответ был очевиден. В переговорщика летели стрелы. Тот возвращался, а к берегу уже двигались все восемь стругов. Давали залп из пушек и пищалей. После чего высаживались и «имали ясак погромно», что, по совершенно непонятным причинам, нам любви дючеров не добавляло.

С каждым следующим городком, а таковых было множество, напряжение нарастало. Дючеры при виде нашей флотилии отходили от берега, но не исчезали, а шли следом. Через три дня пути, уже в октябре мы покинули места дючеров и вышли к их то ли данникам, то ли союзникам, очанам. В мои годы, то есть в том мире, что я покинул, здесь бы вилась дорога Хабаровск – Комсомольск с поворотом на город Амурск. Эх, как захотелось остановить машину, вылезти, размять ноги после многочасового сидения за рулем. Вздохнуть полной грудью и отправиться в придорожное

кафе. Я не сноб. Есть в таких кафе на трассе мне страшно нравиться. Как правило, поставщиками здесь становятся совсем не гигантские ретейлы с их стандартно-замороженной продукцией, а местные люди мимо бухгалтерии. Потому и рыба там свежее, и пирожки с пылу-жару, даже папоротник-орляк они готовят как-то по-домашнему. Вспомнил кафе, опять потянуло на ностальгию. Вспомнились родители и, почему-то, Люда. Что за напасть? И, главное, нашел время. Тут едва вырвались, да и не факт, что вырвались от дючеров, а я сопли себе вытираю. Брр.

В стране очанов Хабаров решил останавливаться на зимовку. В самом деле, понятно, что плыть дальше, когда по реке вот-вот пойдет ледяная шуга, не самая лучшая затея. Была и проблемка. Дючеры, как и дауры пахали землю, сеяли хлеб, разводили всякие огородные дела, держали скота изрядно. А вот очаны были рыболовы и охотники. Никакого другого хозяйства не вели. Разве только травки и коренья по тайге собирали. Все же мы изрядно к северу забрались. Здесь земля родит не особенно.

Словом, пристали к берегу. Струги вытащили и на горку затянули. Стали на горке рубить острог. Даже не острог, а, скорее, зимовье. Нарубили крепких сосен, набили столбов, к столбам закрепили изгородь, ворота сладили. Башню сторожевую поставили. Острожек небольшой. Где-то метров тридцать или, как тогда говорили, полста шагов. Внутри амбар для припасов, избу для ясака, приказчикову избу поставили. Да и все. Остальные селились за стенами.

В принципе, мне это очень не нравилось. Оно было как-то совсем не по фэн-шую. За такими домами нападающим прятаться – самое милое дело. Но рубить большой острог, с башнями и раскатами тоже не очень веселое занятие. Тем более, что Хабаров на второй же день отправил чуть не половину казаков малыми отрядами по местным улусам за ясаком. Чувствовал я себя капитаном Смолетом из мультика про остров сокровищ: мне все не нравилось. Но для себя я решил, что лучше плохая голова, чем две, спорящие друг с другом. На всякий случай, я держал всех своих пушкарей как сказал бы наш сержант в годы срочной службы, в состоянии повышенной боевой готовности. Пушки выкатил на пригород, чтобы в любую сторону их сразу же направить, поблизости велел положить порох, ядра, картечь. Только двоих из десятка отпустил строить нам общую избу.

Сам же только и делал, что смотрел, в порядке ли у моих мушкеты, сабли, топоры. Казаки только посмеивались. Но не долго. Еще только заканчивали городить острожную стену, как на Амуре показались огромные лодки с людьми, явно не мирно настроенными, а из лесу выбежало множество людей. Вооружены они были кто чем. К счастью, мой психоз хоть частично передался остальным и даже Хабарову. Все, оставшиеся в еще недостроенном остроге, успели укрыться за стеной и зарядить ружья.

Мои молодцы особенно отличились. Сразу успели выстрелить по подступающим к берегу лодкам. Еще немного и те ушли бы под крутой бережок, и все. Мертвая зона. А так из трех лодок, две изрядно проредили от избыточных пассажиров, а одну и вовсе к рыбкам отправили. Оставшиеся, стали быстро грести на противоположный берег. Мы же успели еще и пушки перезарядить.

Тем временем все оставшиеся казаки палили в наступающих противников. Те пытались укрыться в овражках, но выходило плохо. Уже изрядно павших было видно на поле. У нас тоже были раненные. Не все безболезненно добрались до ограды. Ранения не тяжелые. Но приятного мало. Погиб, пробитый стрелой, илимский казак Никифор Ермолаев. Жалко. Он был отменным стрелком. Да и мужик невредный.

Но дючеры или еще кто уже притормозили, а после того, как мы еще раз разрядили пушки, на этот раз в сторону леса, те просто побежали. Хабаров взял с собой семь десятков казаков и пошел на вылазку. Мы остались в крепости. Дючеров гнали до самого леса. Захватили десятка три пленных.