Кузница Тьмы

Эриксон Стивен

– Владыка, - сказал Аратан.
– У меня есть молодость.

Готос медленно подался вперед. Глаза блестели.
– Ты ее потеряешь.

– Рано или поздно.

Владыка Ненависти откинулся на спинку стула.
– Драконус, можешь гордиться сыном.

– Могу, - прошептал отец.

Готос вытащил большой резной ключ.- Тебе понадобится, Сюзерен.

Кивнув, Драконус опустил кубок и принял ключ. Ушел вниз.

Владыка Ненависти не сводил глаз с Аратана.
– Не сомневайся в храбрости отца.

– Никогда, сир.

– Как он тебя нарек?

–

Аратаном.

Готос хмыкнул.
– А ты?

– Что я?

– Ходишь по воде, ибо таково значение имени на языке Азатенаев?

– Нет, сир. Даже на льду я провалился и чуть не утонул.

– Боишься?

– Чего?

– Воды. Льда.

Аратан покачал головой.

– Отец желает освободить Худа. Как думаешь, зачем ему столь рискованное деяние?

– Я воображаю, сир, ради некоего возмездия.

– Так это действительно дело рук Эрастраса. Убийство Кориш и прочее. Увы, отец твой не понимает Джагутов. Вообразил, будто Худ пустится ловить блудного Азатеная. Желает узреть, как легендарная ярость нашего народа обрушится на выскочку с кровавыми руками. Так не будет.

– Что же сделает Худ?

– Он скорбит, потому что его объяло безмолвие. Боюсь, Аратан, искренне боюсь, что он объявит войну безмолвию. Чтобы услышать ее еще раз, последний раз. Он, если сможет, нарушит спокойствие самой смерти.

– Но как такое возможно?

Готос покачал головой.
– Не меня, беспрестанно бегущего от смерти, об этом спрашивай.
– Владыка Ненависти махнул чернильной рукой.
– Мы воюем со своими причудами, Худ и я, и нас относит в противоположных направлениях. Я гоняюсь за рассветом, он бросится за закатом. Не осуждаю его решимость, только надеюсь, что сородичи Джагуты не внимут его призывам.

– Они могут внять? Это же невозможно. Безумно.

– Поистине привлекательные свойства. Невозможно и безумно, да... но что самое опасное - это дерзновенно.

– Значит, вы истинно боитесь положительного ответа.

Готос пожал плечами: - Даже немногие составят проблему. Ну-ка, еще вина. Мне кажется, та бутылка успела размножиться в недрах сундука. Не проверишь?

Аратан вместо этого поглядел на люк в полу.

Готос сказал со вздохом: - Какое невезение: ты уже устал от моего общества. Иди же, ублажи любопытство.

Аратан подошел к люку, поглядел вниз. Деревянные ступени, обшарпанные и потемневшие от времени. Опасно крутые. Снизу идет бледный свет. Он спустился.

За двенадцатой ступенькой был земляной пол. Неровный, со спутанной паутиной корней. Стен видно не было. Назойливый свет не имел явного источника. Он увидел отца, стоящего у края озерка. В середине озерка был остров в несколько шагов шириной, на нем сидел Джагут. Похоже было, он рвал на себе одежду, царапал ногтями плоть. Запястья сковали тяжелые обручи кандалов, цепи уходили под почву островка. Аратан подошел и встал рядом с отцом.

Драконус говорил: - ... я намерен очистить дар и отдать Ночи. Знаю, это не извинение.
– Он помедлил.
– Не один К'рул ищет возмездия на убийство, Худ. Не

могу представить Азатеная, не разъяренного злодейством Эрастраса.

Худ молчал, потупив глаза.

– Я готов освободить тебя, - заявил Драконус.

Тихий смех донесся от плененного Джагута.
– Ах, Драконус. Ты искал у Эрастраса достойный символ любви к Матери Тьме. Чтобы его получить, он украл чужую любовь, слепив дар из листьев Черного дерева. Теперь все мы должны склониться перед твоими нуждами.
– Худ поднял голову, глаза отразили странное серебряное свечение озера.
– Ныне ты стоишь передо мной, стараясь унять ярость, ярость, которую ощутил за меня. Но смотри: я не корю Эрастраса и его глупого приятеля Сечула. Я не гляжу на тебя со страстью. Стань мечом, если хочешь, но не жди, что я возьмусь за рукоять.

– Гнев мой не остывает, Худ. Я проклинаю Эрастраса за его дела, проклинаю свою роль. Я выкую меч, чтобы сделать его тюрьмой...

– Тогда ты глуп, Драконус. Я не прошу у тебя воздаяния. Не ищу компенсации. Ни симпатия твоя, ни гнев меня не трогают. Твои поступки - только твои.

– Закалив Витром...

– Оставь жалкие описания! То, что сделаю я, освободившись - потрясет вселенную. Твои горячие извинения бессмысленны, твои жесты - лишь мелкие телодвижения, призванные ублажить самолюбие. Да, ты влил голос в хор миллионов, но песнь ваша горька, а припев отдает фальшью. Дай же мне ключ и убирайся.

– Худ, нельзя победить саму смерть.

– Ты ничего не можешь знать, Драконус. Я созову спутников. Врагом моим станет несправедливость смертности. Уверен: со мной пойдут немногие. Скорбящие, потерянные... мы будем великолепной горсткой, но никто не посмеет усомниться в нашей решимости.

– Но где ты найдешь берега этого неведомого моря? Какой мост надеешься пересечь, не отдавая душу тому самому забвению, кое ищешь уничтожить?

– Внимательно изучай уроки, Драконус, которые принесет мой спор со смертью.

– Боюсь, больше мы не встретимся - сказал отец Аратана.

– Есть и худшие страхи, Драконус. Умерь сожаления, и нам не придется проклинать друг друга. Мы отыщем мир.

– Ты разрываешь мое сердце, Худ.

– Не говори вслух, чтобы Готос не подслушал, разразившись насмешками. Никогда я не отвергал его аргументов, хотя он решил поверить в обратное. То, что он разоблачал словами, и впрямь не стоило сохранять. Никогда нас надолго не удовлетворяли изыски самообмана. И тебе ничего не сделать.

Драконус швырнул Худу ключ.

Джагут поймал.
– Готос сковал меня из любви, - заговорил он, изучая ключ.
– Теперь ты желаешь меня освободить по той же причине. Но я совсем ослеп. Однажды я призову тебя, Драконус, именем Смерти, и уже гадаю: что ты ответишь?

– Когда настанет тот миг, мы оба узнаем ответ.

Худ кивнул. Нагнулся, раскрыл первый обруч.

Драконус обернулся к Аратану.
– Мы закончили.

Однако Аратан обратился к Худу.
– Сир.

Джагут помедлил, озираясь.
– О чем расскажешь, сын Драконуса?