Квантовая механика
Шрифт:
В надежде отыскать подтверждение своим домыслам, осматриваю всех присутствующих в кабинете взрослых людей. Но, к своему ужасу, вижу, как ректор внимательно слушает Голигрову, развесив уши. Вряд ли слова нашей классной руководительницы доходят до него, но ясно видно, что самоуверенная, псевдоделовая интонация жирной свиньи явно приходится ему по вкусу в тот момент, когда он сам ощущает себя героем после того, как разнёс в рамках словесного поноса выше стоящие инстанции, вздумавшие покуситься на старые добрые традиции. Рыбалка тоже жадно ловит каждое слово нашей классной руководительницы в надежде увериться в том, что на свете есть люди хуже и подлее её самой.
Смотрю на Сойку, ожидая хотя бы на лице этой интеллигентной женщины обнаружить признаки отвращения. Но, к моему удивлению, Мария Алексеевна активно кивает головой, давая понять, что слова Голигровой не только не вызывают у неё негативных эмоций, но, наоборот, восхищают её, вызывают неподдельный интерес и радость.
– Знаете, у нас на пятом курсе учится несколько спортсменов, – говорит Сойка,
Я готов провалиться сквозь землю. Неужели никто из присутствующих в этом кабинете взрослых людей не видит фальши в словах Голигровой? Неужели её слова кто-то способен принять за чистую монету?
Глоток свежего воздуха последовал оттуда, откуда я, если честно, не ожидал.
– Вообще нашим студентам не до игр, – говорит Лидия Петровна, – особенно на первых курсах. Это на курсах мы стараемся развлечь учащихся тренингами и играми. Но психология – наука на самом деле очень серьёзная. Чтобы в ней разбираться, нужно обладать определённым складом ума, иметь определённые знания. Если в вашем классе учатся, как вы говорите, яркие и чего-то добившиеся в определённых областях люди, это вовсе не означает, что из них получатся прекрасные психологи. Наш институт всё-таки выпускает именно психологов, а не тренеров и ещё кого-либо. Вы подумайте об этом.
Ай да молодец, старая бабка! Вот уж действительно единственный нормальный человек в этом институте. Хочу как-то поддержать Лидию Петровну, заявив, что каждый человек когда-то чем-то занимался и даже преуспевал в этом деле, но только идиоты чувствуют из-за этого своё превосходство над другими. Я вот когда-то сочинял мини-рассказы, которые даже переделывались в мини-пьесы и ставились на сцене школьного вахтового зала. Но у меня никогда не было мыслей о том, что моё, в общем-то, обычное увлечение должно как-то облегчить мне процесс поступления в институт и помогать мне при дальнейшем обучении. В школе своя жизнь, а в институте совсем другая. Я всегда так считал.
Я уже было приготовился говорить, не будучи в силах усидеть на месте, как в кабинет в который уже раз заглядывает Дима.
– Заходите-заходите, – приглашает Сойка.
Дима заходит, и все будто бы забывают о словах Лидии Петровны.
– Сейчас Дима расскажет вам программу подготовительных курсов, составленную на целых два года, а затем пора закругляться: уже скоро начнутся занятия, – на сей раз деловым тоном, совсем не таким, каким она говорила о студентах-спортсменах и своём сыне, отрезает Сойка.
– Итак, всем доброе утро ещё раз, – говорит Дима, и на его губах сразу же выступает слюна.
Голигрова, видимо посчитав, что Дима обыкновенный лошок, не имеющий никакого педагогического веса в этом институте, подсаживается к Сойке, и они начинают о чём-то шептаться. Вскоре к ним подходит и ректор. Положив руку на спину Голигровой, он говорит громким властным голосом:
– Всё будет хорошо.
После этого он садится рядом с двумя женщинами, и они втроём начинают что-то обсуждать вполголоса. Дима обращается исключительно к нам, абитуриентам, да к Лидии Петровне, так как Рыбалка вовсе вышла из кабинета:
– Первый семестр – это знакомство с институтом, различные игры и тренинги, а также базовые предметы. Для разнообразия мы, правда, приготовили вам несколько академических сюрпризов; я думаю, вы это уже заметили. На второй семестр мы запланировали поездки в некоторые музеи Москвы, лекции по разным довольно экзотическим предметам, а в нашем корпусе на «Сухаревской» вас будут ожидать во втором семестре практические занятия, в том числе компьютерные тесты, которые должен знать каждый психолог. Из трудностей в этом учебном году будет только экзамен по психологии в январе, экзамен по философии в феврале, а также экзамен по МХК уже в мае, если мы, конечно, найдём преподавателя к началу следующего семестра.
– Преподавателя уже вроде как нашли, – вставляет слово Лидия Петровна, а я при этом смотрю на шепчущуюся тройку взрослых людей. Они не проявляют никакого интереса к словам Димы. Курсы интересуют только Диму и Лидию Петровну, это совершенно очевидно.
– В каком формате будет проходить экзамен по психологии, мы сейчас уже решаем с вашими ведущими семинаров и, конечно же, с нашим всеми любимым профессором М…, который читает вам общие лекции по психологии, – продолжает Дима. – По философии же экзамен будет проходить в привычной форме: несколько десятков билетов, в каждом из которых будет два вопроса. Это мы знаем уже наверняка. Что будет в третьем семестре, мы ещё пока не решили. Скорее всего, это будут лекции и семинары по различным профильным предметам. А вот в последнем, четвёртом семестре, мы уже планируем ввести занятия по общеобразовательным предметам. У вас будет возможность потренироваться в написании сочинения, в сдаче экзамена по математике или английскому языку. Будут и экзамены по профильным предметам, так что в одиннадцатом классе вам будет нелегко. Но будут и радостные мероприятия. В частности, мы планируем организовать в мае поездку на несколько
Вижу, как Голигрова снова оживляется; покусывая нижнюю, напомаженную бледно-серой помадой губу, она в нерешительности начинает водить глазами по кабинету. Наконец она спрашивает:
– А экспертами будут люди из Министерства образования?
– Нет, – отвечает Дима. – Этот творческий конкурс придумали мы сами, и экспертами будут уже хорошо вам знакомые люди.
Голигрова приходит в абсолютный восторг. Она смотрит на Диму таким взглядом, словно извиняется перед ним за то, что сразу недооценила масштаб его личности.
– А вы, я вижу, постарались при составлении программы курсов, – говорит Голигрова. – Очень-очень рада, что наша школа заключила с вами договор. – Кажется, она вот-вот расплачется.
– А что вы хотите! – говорит ректор, вставая со своего стула. – Этот институт – кузница талантов. Кстати, очень рекомендую вам поехать в лагерь «Адаптив». Некогда этот лагерь организовали мои коллеги. Волшебное место! Волшебные люди!
Информация о том, что нам придётся писать какую-то творческую работу восхитила не только Голигрову, но и меня. Кажется, это был едва ли не единственный мой шанс поступить в институт. Доводить дело до вступительных экзаменов мне было ни в коем случае нельзя. Сочинение я ещё мог бы как-то написать; с биологией проблем не должно было возникнуть. Но вот третий экзамен должен был быть либо по математике либо по английскому языку – на выбор самого поступающего. Не сомневаюсь, что по этим двум предметам я непременно провалюсь, даже если с сегодняшнего дня брошу все развлечения и засяду за математику и английский язык. В моём мозгу просто-напросто плохо работают или совсем отсутствуют конструкции, позволяющие людям изучать математику и иностранные языки, и ничего я с этим не могу поделать. Даже если бы я до июня следующего года уехал на необитаемый остров, где ничего не было бы, кроме кучи учебников по математике и английскому языку, я бы всё равно не подтянул свои почти нулевые знания этих предметов. А вот творческая работа – это совсем другое. Тут я могу утереть нос кому угодно из всех этих «ярких» личностей.