Квинтет из Бергамо
Шрифт:
— Я только хотел бы, святой отец, узнать, не вы ли направили на квартиру в дом Гольфолина молодого человека по имени Альберто Фонтега?
— Нет, видит Бог... Вы были единственным, кого я порекомендовал этому славному семейству, которое только что постиг такой жестокий удар.
После всех волнений Тарчинини почувствовал острую потребность как-то подкрепить свои силы и направился к «Меланхолической сирене», где Кантоньера, взглянув на его лицо, сразу же выпалил:
— С вами что-нибудь случилось?
— Ma che! И не просто случилось, а нечто весьма
— Ужасное? — заинтригованный хозяин с нетерпением ждал дальнейших разъяснений.
— С тех пор, как мы расстались, кто-то пытался меня убить!
— Не может быть!..
Видя недоверие в глазах Луиджи, наш веронец в деталях описал свое опасное приключение.
— Ну и дела! — присвистнул от удивления Кантоньера.— Кто бы мог подумать!..
— Налейте-ка мне граппы, и поскорей!
Хозяин тут же подчинился и, наполняя рюмку, заметил:
— Готов поверить, будто кто-то действительно пытался вас прикончить... Но черт меня побери, если я имею хоть малейшее представление, за что бы это...
— Мне бы тоже очень хотелось это узнать...
— Профессор археологии... непонятно, кому вы могли стать поперек дороги?
— Ей-Богу, вот уж никогда бы не подумал, что в один прекрасный день заимею таких страшных врагов!
— А вы случайно... Я ведь немного знаю неаполитанцев... может, вы — между нами — скажем, делали авансы какой-нибудь очаровательной крошке, а у нее оказался ревнивый жених, а?
— Никогда в жизни!.. Я женатый человек!
— Тоже мне причина,— ухмыльнулся хозяин.
— У меня семья!
— Ну и что?
— Клянусь вам, что... — Тарчинини вдруг замолк, подумав о Терезе.
— Так в чем же вы клянетесь? — настаивал, не спуская с него глаз, Кантоньера.
— Честно говоря, я немного шутил с этой крошкой Терезой, служанкой Гольфолина.
— Ах, значит, шутили?
— Только шутил и ничего больше, даю вам честное слово!
— Верю, верю...
Луиджи принялся перетирать стаканы и, не прерывая работы, пробормотал:
— У нас здесь говорят... хотя, сами знаете, язык-то без костей... Люди, они иногда такого наболтают... В общем, поговаривают, будто дон Марчелло снюхался с этой Терезой.
— С моей Терезой?..
— Ну, в общем, с Терезой... Прошел даже такой слушок, будто эта парочка, дон Марчелло с Терезой, имеет какое-то отношение к самоубийству донны Софьи... Но, само собой, я за что купил, за то и продаю...
Неужели дон Марчелло был настолько ослеплен ревностью, чтобы решиться на такой отчаянный шаг? Не отдавая себе в этом отчета, Ромео сразу приосанился и. подкрутил усы. Несмотря на все опасности, он был польщен, что вызвал такую ревность у человека куда моложе него.
— Ну что,— улыбнулся хозяин, разгадывая клиента сквозь полуопущенные веки,— теперь это уже не кажется вам таким неправдоподобным, а?
— Бог мой...
— У нас здесь, в Бергамо, тоже не очень уважают, если кто-то крутится возле женщин, которых мы любим... Вот взять, к примеру, меня: если бы я увидел, что кто-нибудь увивается вокруг моей покойной
И, дабы подтвердить серьезность своих намерений, он показал нож, которым можно было бы без труда заколоть быка средних размеров.
***
В сумерках, утопивших в голубоватой мгле древние камни молчаливых свидетелей былого величия, Тарчинини с озабоченным видом торопливо шагал к дому Гольфолина. Он был до глубины души огорчен и, что было для него особенно страшно, чувствовал себя всеобщим посмешищем. Разочарованию его не было конца. Подумать только, он-то воображал, будто чуть не расстался с жизнью потому, что слишком приблизился к опасной истине, а на самом деле — вот это да! — мог бы отдать Богу душу по самой нелепой и смехотворной причине, которая только существует в этом мире... Месть влюбленного!.. Ну и ревнивцы же они, эти бергамцы! Единственной девушкой, с которой хоть как-то пытался флиртовать здесь Ромео, была Тереза. Из этого можно было с уверенностью заключить, что имя того, кто пытался с ним расправиться,— Марчелло Гольфолина... Ему не терпелось с ним объясниться. Ромео заранее подбирал слова, готовясь доходчиво разъяснить пылкому любовнику, что не позволит безнаказанно посягать на жизнь своих сограждан вообще и на жизнь конкретного Ромео Тарчинини в частности.
Но не успел джульеттин муж переступить порог узкого коридора, как сразу же оказался в чьих-то крепких объятиях. Поначалу он ударился в панику, и в первый момент подумал было, что наступил его смертный час, отчего рубашка его сразу взмокла от холодного пота, но потом очень быстро понял, что объятия эти вполне нежны и не несут в себе никакой опасности. И когда мозг, оправившись от мгновенного испуга, снова начал нормально функционировать, он услышал ласковый шепот:
— Я боялась, Серафино, что ты снова уедешь и опять оставишь меня в одиночестве...
Полоумная! Из груди веронца вырвался глубокий вздох облегчения. Как бы она ему ни надоела, он все-таки предпочитал ее объятия тискам вздумавшего расправиться с ним ревнивца! Он осторожно отстранился.
— Вы, донна Клелия? В такой час вам бы уже давно пора спокойно спать в своей постельке, а?
— Вот уже много лет, как я совсем не сплю... Да и как мне было спать, Серафино, когда я дни и ночи ждала твоего возвращения?
— Ma che! Вы же видите, что я здесь?
— Да, это правда... Что-то подсказывает мне, что теперь ты вернулся навсегда, и очень скоро мы будем с тобой счастливы в Мантуе.
В этот момент пространство перед входной дверью озарил яркий свет. Это Тереза нажала на выключатель. Потом она стремительно приблизилась к странной паре.
— Будьте же благоразумны, донна Клелия... Вас уже ждут за столом... Суп остынет...
Она обратилась к Тарчинини:
— Вы уж, пожалуйста, извините, синьор профессор...
Наш веронец беззаботно помахал рукой, показывая, что все это не имеет ни малейшего значения.