Квинтет из Бергамо

Эксбрайя Шарль

— Понятия не имею...

— Вы же понимаете, друг мой, что такие два человека случайно не встречаются. По-моему, кто-то сообщил Баколи о расследовании миланского полицейского, и он сам его отыскал.

— С какой целью?

— Тут нам надо вспомнить, что успел сообщить перед смертью Велано, а также обстоятельства гибели Баколи. Все это убеждает, что Эрнесто пообещал инспектору добыть для него сведения о торговле наркотиками, в противном случае с чего бы это Велано стал прикрывать его своим молчанием?

— Все это выглядит очень убедительно.

— Тогда подведем итоги: Баколи является прямо в дом к Гольфолина, хотя мы и понятия не имеем, кто мог дать ему этот

адрес, разве что святой отец... Чтобы не вызвать подозрения у полиции, он представляется там под вымышленным именем. Все из-за того же страха перед полицией он не появляется нигде, кроме «Меланхолической сирены». И тут возникает следующий вопрос: если предположить, что сам Эрнесто не был связан с торговцами наркотиками, то где он мог напасть на их след?

— Ma che! Вы хотите сказать, либо в доме Гольфолина, либо у Кантоньеры, так что ли?

— По-моему, это ясно как Божий день, разве нет?

— Совершенно очевидно.

Они с минуту помолчали, каждый по отдельности пытаясь представить себе, куда ведут их эти предположения.

— Какие у вас планы? — первым прервал молчание Сабация.

— Попытаться выяснить, кто и с какой целью направил Баколи в дом Гольфолина.

Пообедав, Тарчинини снова вернулся в старый город. Добравшись до Старой площади, уже на пороге «Меланхолической сирены» он в дверях столкнулся с каким-то моряком, на которого, наверное, не обратил бы никакого внимания, если бы ему вдруг не пришло в голову пошутить с Кантоньерой.

— Ma che! — бросил он хозяину.— Похоже, Бергамо уже становится морским портом?

— Кузен моей покойной жены... — как обычно, невозмутимо ответил Луиджи,— всегда вспоминает о родственниках, когда остается без гроша в кармане... Подкидываю кое-что, в память о супруге... иначе бы... — Он тяжело вздохнул. — Доброта меня погубит...

— Все мы, итальянцы, такие, тут уж ничего не поделаешь... — поддержал разговор Тарчинини. — Вот я, к примеру, с тех пор, как нашли эту бедняжку Софью Гольфолина, никак не могу прийти в себя, все время какая-то тяжесть на сердце... Прямо дышать трудно...

— Да, я уже слышал... Правда, сам-то я ее не знал, но все равно... такая молодая... Все-таки странные вещи иногда случаются, как вы считаете?

— Я уже начинаю думать, что падре оказал мне плохую услугу, направив в дом к этим Гольфолина... Сами посудите, это самоубийство... А до этого у них убили постояльца... Что-то многовато... Говорят, Бог троицу любит... интересно, кто же будет третий, а?

— Выходит, что вы, синьор профессор, если вы, конечно, верите во всякие дурацкие приметы...

Ромео не мог бы объяснить, почему, но ему показалось, что вторую часть фразы Кантоньера произнес совсем другим тоном, чем первую.

— Мой дорогой Луиджи, похоже, мне понадобится не меньше двух чашечек крепкого кофе и глоточек граппы, чтобы ко мне сегодня вернулось мое обычное спокойное настроение... Положительно, только среди древних камней и чувствуешь себя в полной безопасности. Каждый раз, когда приходится возвращаться в этот мир, мне это нравится все меньше и меньше...

— Вам еще повезло, что у вас есть такая возможность!

— Теоретически... Как подумаю, что сплю на той же кровати, где спал этот бедный парень… прямо что-то внутри переворачивается! Такое впечатление, словно нас что-то связывает, какие-то знаки мне, что ли, оттуда подает... А что это ему пришло в голову поселиться у Гольфолина? Кто его туда послал-то?

— Должно быть, случай...— пожал плечами Кантоньера.— Это ведь такой народ, стучат во все двери, пока где-нибудь не впустят.

Ромео оставил тему Баколи и перешел к более развлекательной:

о женщинах. Здесь он был неистощим и пользовался неизменным успехом у мужской части населения. В четыре часа он рассказывал хозяину «Меланхолической сирены» длинную историю о том, как однажды в Риме из-за него чуть насмерть не передрались две артистки. Не желая оставаться в долгу, Луиджи со всеми подробностями изложил, как когда- то никак не мог отделаться от одной девицы из Равенны, и ему пришлось удирать из гостиницы, оставив там все свои пожитки. Он имел глупость пообещать на ней жениться, и эта бешеная вздумала вынудить его сдержать слово с помощью огнестрельного оружия. В половине пятого веронец с трудом оставил эту волнующую тему. Уже прощаясь с ним, хозяин поинтересовался:

— Что, уже скоро домой?

— Надеюсь.

— Удалось найти, что искали?

— Почти. Похоже, мне удалось раскопать кое-что новое насчет венецианского влияния…

— Во всяком случае, не забудьте, что перед отъездом мы договорились с вами вместе отобедать, вы еще не передумали?

— Ma che! И не надейтесь!

Когда Тарчинини уже закрывал за собой дверь, у него в голове вдруг будто сработал какой-то механизм. Почему этот моряк, с которым он столкнулся на пороге, чем-то бессознательно привлек его внимание? Он усиленно пытался вспомнить какую-то деталь, которая в тот момент сразу же бросилась ему в глаза, но она упорно куда-то ускользала.

Ноздри Ромео начали нервно подрагивать. Он чувствовал, что след где-то совсем близко, но никак не мог на него выйти. Чем больше он раздражался, тем медленней продвигался вперед. Вконец выбившись из сил, он бессильно пожал плечами и, потеряв всякую надежду на помощь счастливого случая, направился к церкви Санта Мария Маджоре, рассчитывая выяснить у дона Джованни, не он ли посоветовал Баколи в поисках приюта обратиться к семейству Гольфолина? Видно, там, на небе, кто-то из приближенных самого Господа неусыпно следил за безопасностью Джульеттиного мужа — или, может, один из ангелов-хранителей питал особое пристрастие к уроженцам Вероны — иначе как объяснишь, что, уже собравшись подниматься по ступенькам, ведущим к паперти, он вдруг споткнулся и едва не растянулся во весь рост, благодаря чему предназначенная ему пуля пролетела прямо над ним, как раз на том уровне, где должна была бы находиться его голова, и благополучно раздробила стену. Однако Тарчинини имел слишком богатый опыт такого рода приключений, чтобы не различить ослабленный глушителем знакомый щелчок. Он собрался с силами и буквально одним прыжком, сам удивившись собственной прыти, пересек пространство, отделяющее его от спасительной сени святой обители, потом остановился у кропильницы и, уцепившись за нее руками, перевел дыхание.

Выходит, он рано радовался — враги еще вовсе не отказались от борьбы. Более того, как некогда Велано, они выследили теперь Тарчинини и сделали попытку устранить его из игры. Но куда же в таком случае смотрит Чеппо? Почему он не принимает должных мер, чтобы защитить своего коллегу? Закипевшая в нем злость утихомирила тревогу, и он вновь обрел обычное равновесие. Нет, он не был трусом, просто он ненавидел чувство страха. Конечно, положение его существенно осложняется, однако покушение, которое только чудом не увенчалось успехом, самым убедительным образом доказало, какую тревогу посеял он в лагере врагов. Не отдавая себе полностью отчета, веронец дал понять противнику, что находится на верном пути. Основная проблема заключалась в том, что Тарчинини не имел в тот момент ни малейшего понятия, каким своим поступком, вопросом или жестом он показал им, что приближается к цели...