Кыпчаки в истории средневекового Казахстана
Шрифт:
Аргумент об этногенетических связях, как видим, был ещё ощутим у определённой части кыпчаков, её правящей верхушки, и напоминание об их родственных связях, уводивших в глубь веков, на территорию востока Евразийских степей с татаро-монголами, послужило роковым резонансом на хитроумное предложение Субэдэя. Весьма интересно, что сам Субэдэй-багадур, согласно источникам, являлся выходцем из племени уранкатов — уранхайцев, древние родовые кочевья которых располагались на территории Северо-Восточной Монголии, откуда, согласно Гардизи, в конце I тыс. н.э. произошёл первый исход родственных татарам кимакских племён, ставших в дальнейшем династийным, правящим родом в определённой части кыпчакских племён, например в донском объединении половцев.
Таким образом, декларативная фраза татаро-монгольских дипломатов «Мы и вы — один народ и из одного племени», относящаяся к кыпчакам, не является неожиданной, более того, она вполне оправданна и вытекает из логики развития исторических событий.
B свете вышеприведённого может найти своё объяснение другой факт из этнополитической жизни половецко-кыпчакских племён в период монгольского нашествия, вызывающий у исследователей недоверие к источнику Ибн Халдуна, писавшего, что «племя дурут — из кыпчаков, а племя токсоба — из татар, что перечисленные племена не
518
СМИЗО. т. 1. С. 541.
Заканчивая рассуждения о монголоязычной природе происхождения некоторых кимакских племён в отличие от тюркоязычных в своей основе кыпчакских и этнополитических компонентов, остановимся вкратце на последних положениях Б.Е. Кумекова, который в своих тезисах «Этнокультурные контакты кыпчаков и татар» и в нескольких строках научно-аналитического обзора «Арабские и персидские источники по истории кыпчаков VIII–XIV вв.» пришёл практически к аналогичным выводам [519] . К этому его логически подвели «отдельные факты, заключенные в средневековых нарративных памятниках, прямо указывающие на отголоски реалий этнокультурных и этнополитических контактов между кыпчакскими и татарскими племенами» [520] . Хотя дальнейшее утверждение Б.Е. Кумекова о том, что доказательных аргументов по существу этой проблемы не было дано и «не нашло научного объяснения» [521] , что законно вызывает удивление (практически он полностью игнорирует исследования по этой проблеме В.В. Григорьева, И. Маркварта, П. Пелльо и наши работы) [522] , интерес вызывают его положения о причинных рычагах и механизме центральноазиатских связей кыпчаков с монголоязычными племенами [523] .
519
Кумеков Б.Е. Этнокультурные контакты кыпчаков и татар (по арабо-персидским источникам) // Тезисы докладов XXIX сессии постоянной международной алтаистической конференции (РАС) «Историко-культурные контакты народов алтайской языковой общности». М., 1986. С. 39–40; Арабские и персидские источники… С.289.
520
Кумеков Б.Е. Арабские и персидские источники… С. 29.
521
Там же.
522
Ахинжанов С.М. Этнонимы «кимак» и «кыпчак» // Археология эпохи камня и металла Сибири. Новосибирск, 1983. Там же приведена литература по данной проблеме.
523
Кумеков Б.Е. Арабские и персидские источники… С. 29.
Б.Е. Кумеков обнаружил у Ибн Халдуна интереснейшую информацию, заключающуюся в том, что «у кыпчаков издревле была тесная связь с народом татар Чингисхана и его домочадцами. По большей части кыпчаки роднились с татарами по женской линии, беря в жёны их дочерей. Поэтому Чингисхан считал кыпчаков однородцами» [525] . Исходя из этого контекста, Б.Е. Кумеков приходит к выводу, что «здесь отмечены уходящие в глубь веков по преимуществу патрилокальные связи кыпчаков с татарами» [526] , т.е. отношения близости между людьми, возникавшие из брачного союза, или так называемый институт «свойства».
525
Он же. Этнокультурные контакты… С. 39–40.
526
Он же. Арабские и персидские источники… С. 29.
Согласно степным кочевническим традициям, отношения свойства как «союз мира и родства» на разных уровнях межплеменных связей имели исключительно важное значение [527] . Они влекли за собой целую систему реальных и нередко тесных связей, проявившихся в общественно-политической поддержке. Часто они использовались в дипломатических и военных делах и, как видим, по событиям 1222 г., такая политика приводила к действенным результатам. Б.Е. Кумеков также считает, что начало брачных связей кыпчаков с татарами, скорее всего, следует датировать VIII в., временем постоянных политических взаимодействий кыпчаков и огузов с племенами монголоязычных центральноазиатских группировок и, хотя в данном случае он прямо не упоминает кимаков, но весь ход событий и наши знания о реальной этнополитической обстановке на востоке Евразийских степей последней четверти I тыс. н.э. логически приводят нас к этому утверждению.
527
Он же. Этнокультурные контакты кыпчаков и татар… С. 40.
Скорее всего институту свойства, возникшему в отношениях кыпчаков с кимакскими родоплеменными подразделениями в регионе бассейна Иртыша, предшествовали бурные исторические события, разыгравшиеся в недрах Центральной Азии в конце I тыс. н.э. отголоском которых явилась легенда, приведённая Гардизи, об отделении кимаков от татар и внедрении их на берега Иртыша.
Когда же произошло переселение кимаков на Иртыш? Как мы уже отмечали, кимаков в регионе современного Восточного Казахстана знают только арабо-, персоязычные
Ясно, что переселение не было единовременным актом. В самом предании Гардизи слышны отголоски каких-то двух или даже трёх-четырёх этапов миграции. Действительно, сначала на Иртыш, опасаясь за свою жизнь, бежит сам будущий предводитель кимаков. Затем к нему присоединяются, причём в два этапа, оставшиеся на прежних кочевьях родственные племена.
Причиной появления кимакских племён на новых местах послужили, как писала А.А. Гаврилова, «политические перемены» [528] в степях Центральной Азии. Одним из них был разгром енисейскими киргизами уйгурского государства с политическим центром на Орхоне в 840 г. [529] Этот разгром дополнился стихийными бедствиями, обрушившимися на монгольские степи. «В тот год, — повествует летопись, — был голод, а вслед за ним открылась моровая язва и выпали глубокие снега, отчего пало много лошадей и овец» [530] . Эпидемия и джут в придачу к военным невзгодам вынудили разноэтническое население уйгурского ханства забросить обжитые кочевья и искать новые земли на стороне. Ведь даже победители — киргизы — не обосновались на новых местах из-за боязни чумы. Киргизский хан перенёс свою ставку «на южную сторону гор. Лаошань. Лаошань ещё называют Думань (Танну-Ола): оно лежит в 15 днях конной езды от прежнего хойхуского стойбища» [531] .
528
Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.; 1965. С. 72.
529
Бичурин Н.Я. Собрание сведений… Т. 1. С. 356.
530
Там же. С. 334.
531
Там же. С. 356.
Пути расселения племён и народов, составлявших костяк Уйгурского каганата после его гибели, подробно исследованы в специальной статье А.Г. Малявкина, выделившего на основании данных источников пять основных направлений их исхода из степей Центральной Монголии, из чего становится ясно, что они бежали практически во все стороны, кроме севера, где обитали киргизы — их враги [532] . Не упоминал А.Г. Малявкин и северо-западное направление из-за того, что китайские источники об этом пути умалчивают. Однако Д.Г. Савинов отмечает, что «в настоящее время имеются основания предполагать, что какая-то часть уйгуров (или входящих в состав Уйгурского каганата племён — проникает не только на запад, но и на северо-запад (северо-западное направление), в районы верхнего Иртыша» [533] . В доказательство своей версии он приводит сведения из информации, обнаруженной им у автора XVII в. хивинского хана Абу-л-Гази, писавшего, что «около 3000 лет жили уйгуры в означенном месте (Монголии), потом они пришли в упадок, попали в плен и рассеялись. Некоторые из них остались на родине, другие пошли на берега Иртыша и распались там на три колена… Третье колено поселилось в лесах на Иртыше, не разводило скот, а занималось рыболовством и охотою на соболей, куниц и белок, питалось их мясом и одевалось в их шкуры…» Д.Г. Савинов пишет далее, что «несмотря на поздний характер источника, приведённые в нём факты… полностью соответствуют событиям середины IX в.» [534] .
532
Малявкин А.К. К вопросу о расселении уйгуров после гибели Уйгурского каганата // Сиб. отд. АН СССР. 1972. № 1. Вып. 1.
533
Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л., 1984. С. 104–105.
534
Там же. С. 105.
Соглашаясь с предположением Д.Г. Савинова о действительном существовании на Иртыше населения разгромленного Уйгурского каганата, добавим, что наряду с сугубо уйгурскими племенами этим же путём удалились на Иртыш и кимакские группировки, о чём и сообщает Гардизи в своей генеалогической легенде. Поэтому совершенно справедливо Б.Е. Кумеков делает вывод о том, что «после распада в 840 г. Уйгурского каганата часть племён, входивших в него (эймюр, баяндур, татар), присоединилась к ядру кимакского объединения. Именно в это время происходит сложение кимакской федерации в том составе, который приводит Гардизи» [535] .
535
Кумеков Б.Е. Государство кимаков IX–XI вв. С. 114.
Другие события произошли в Маньчжурии, где продолжала обитать часть кимаков — каи. Они вели непрерывные войны со своими соседями киданями. Кульминацией этих войн стал 847 г., когда часть племён каи бежала на запад. В.П. Васильев так объясняет это перемещение: «В 847 г., когда северные роды хисцев (каи) сбунтовались, Лулун Чженчжунву сжёг у них 200 тыс. кибиток, захватил 70.000 баранов и прочее… Но одно поколение убежало от киданей и поселилось… у Северных гор; поэтому при киданях появились два рода хи — восточные и западные, первые жили на старых местах при реке Иньляньчжоу и могли выставить до 20.000 конницы» [536] . Возможно, эту часть кимаков видел Тамим ибн Бахр во время своего посещения ставки хана. Он тогда отмечал, что у предводителя кимаков была конница в 20.000 всадников.
536
Васильев В.П. История и древности вост. части СА / Зап. Импер. Арх. общ-ва. Т. 13. Спб., 1859. С. 35.