Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
Они ни против чего не возражают, но ничего, собственно, и не хотят. (А Ю. П. хотел, чтоб книга эта была.) Ну, вот. А тут еще нападки в печати на книгу Хармса, которую ясоставила… Вот почему все сложно… Но книга Л. А. в плане стоит; и мне обещала завотделом прозы, что она «днями» (!) сообщит мне, когдабудет с Л. А. заключен договор… Вот и все. На днях напишу еще. Привет Л. А.
Дорогая Лидочка!
Спасибо Вам за хороший сборник, за великолепную статью и вообще
Правда, последних точек над i ни Вы, ни Ваши последователи не ставите, да их и нельзя сейчас поставить. Я имею в виду вопрос о том, при каких условиях возможно то, за что Вы ратуете.
Хорошую статью написал Ю. Тимофеев. Это — тот, о котором Вы мне писали?
Можно ли рассчитывать, что в результате Вашей деятельности коренным образом изменится обстановка в издательствах? Нет, это было бы, конечно, наивно — ждать таких сказочных перемен! Но — если почешутся, задумаются, постыдятся делать самое наигнуснейшее из того, что делали, — и то хорошо, и за это Вам низко поклонятся все пишущие.
Дорогой Алексей Иванович, мне только что удалили три зуба — поэтому написать что-нибудь толковое я не в состоянии — но и не откликнуться на Ваше письмо о сборнике [284] я тоже не могу. Я его буду носить как орден — не на груди, так в сумке! — всем буду показывать и хвастаться взахлеб!
284
Речь идет о сборнике «Редактор и книга». См.: Лидия Чуковская.Процесс прохождения // Ред. и книга. Вып. 4. М.: Книга, 1963. С. 55–98. См. также письмо 198.
Да, дорогой друг, я и не рассчитываю ни на какой прямой результат. Но все же я вижу, как моя книга в самом деле работаетсреди разных читательских слоев.
(А второе издание, верстка, еще не вернулась из… [285] )
Дорогой Алексей Иванович.
Вы спрашивали меня, тот ли Тимофеев написал статью в Сборнике, который раньше работал в «Детском Мире». Да, тот. До «Детского Мира» он работал в Детгизе, сначала в отделе Народов СССР, потом — в отделе Науки. Человек он интеллигентный, литературный, знающий. За два года работы в «Детском мире» (там он был главный редактор) он успел сделать многое: переиздать Хармса и Введенского, переиздать «Крокодила», разыскать новых молодых поэтов, сколотить вокруг издательства талантливых художников: там Май Митурич, Бруни, Л. Збарский. Начальство его ненавидело, а он давал прекрасные поводы для расправы: человек он очень недисциплинированный, небрежный, неточный — к тому же бабник и выпивоха. Однако литературу знает, любит. Для него Хармс и Будогоская — имена живые и любимые. Без него в «Детском Мире» все снова поросло травой и подернулось пылью.
285
Верстка «Лаборатории редактора», по-видимому, еще не вернулась из Горлита (т. е. из цензуры).
Пискунов, говорят, прочитав статью, скрежетал зубами. (Это он сказал Тимофееву: «Вы литератор, а у нас советское учереждение»…) Вообще от всех этих симпатичных статеек я добра не жду.
Нового у меня ничего. «Софья» пошла на перечитыванье, но еще не прочтена. «Лаборатория» тоже не прочтена — в цензуре. Мильчин болен. Я здорова, но Герцен меня скоро уморит.
К.
С. Я. 17-го едет в Крым. Переводит Блейка.
Дорогая Лидочка!
Мне переслали из Комарова Ваше письмо. Уже больше недели, как я оттуда выбыл.
Очень рад за Вас, что Вы уже в своем «Пиво-воды». И за Корнея Ивановича, о котором Вы так хорошо написали: представил его себе загорелым, в войлочной шляпе, пишущим с утра до вечера.
Я ему недавно писал — признался в том, что после трехлетних размышлений последовал его совету и решил печатать дневники, посвященные Машке. Готовлю их к печати, сокращаю и отделываю, но что-то меня, признаться, немножко грызет: хорошо ли выносить свою частную жизнь на всеобщее обозрение? И — главное — как на это посмотрит, когда вырастет, наша Машка? Хорошо ли это для нее?
Занялся этим полгода (или около этого) назад потому, что все остальное, над чем работал (а в работе у меня довольно много) затормозилось — на студии, в редакциях или — в портфеле редактора «унутреннего».
А вообще-то работается до противности туго. Завидую Вам и еще больше нашим Учителям и Корифеям — таким, как Маршак и Чуковский.
О смерти сестры Тамары Григорьевны я знал — из письма С. Я. Пишет, что теперь никого не осталось в живых из семьи Габбе.
Сегодня я видел портрет С. Я. в «Литературной» — сердце сжалось. Ведь я не встречался с ним два года? Или три? (Сейчас даже не могу сосчитать.) Как он постарел! И как похудел!
Как обстоят дела с Собранием сочинений К. И.? Он писал мне, что должно выйти в этом году. Это что — подписноеиздание? Если так — очень боюсь прозевать. И не только потому, что в одном из томов этогособрания К. И. обещал тиснуть статью обо мне. Это вообще вещь весьма заманчивая, как Вы понимаете.
Напишите, пожалуйста. Корнея Ивановича я затруднять такими вопросами не хочу. Простите, что затрудняю Вас.
Дорогой Алексей Иванович. Насколько я могу судить — до подписки на собрание сочинений еще далеко. Постараюсь быть в курсе и представлять Ваши интересы.
Самуила Яковлевича я перед самым его отъездом не видела, но дней десять назад провела у него несколько часов. Да, он очень переменился. Сидит в широком кресле, как гномик — маленький, худенький старичок. Плохо слышит, плохо движется, надрывно кашляет. Но работает очень много по-прежнему, и голос иногда звучит с энергией, с темпераментом, и так же он сердится, и так же читает стихи.
Вам непременно надо исполнить свое намерение и приехать в Москву — приехать с толком, чтобы всех увидать — и его. Недавно что-то было мне грустно по всяким поводам, и я написала — себе самой — такие стихи:
А друзья еще живы. Еще руки теплы, голоса еще молоды. Еще можно кого-то обрадовать: «Это я говорю, это я»… Торопись дозвониться И, за руки взявшись, уехать из города. Торопись повидаться — Они еще живы, друзья. [286]286
Впоследствии стихи эти вошли в цикл «Еще могу». См.: Лидия Чуковская.Стихотворения. М.: Горизонт, 1992. С. 69.