Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Шрифт:
Что случилось? Болею.
Немалую роль сыграл один мой опрометчивый шаг. Я включил в свое собрание сочинений недописанную (а следовательно, и несуществующую) повесть. Сделал я это в иные времена, полтора года назад, да и тогда делать этого не следовало. Потому что писалось без радости, чем дальше, тем хуже, труднее, а последние 2 месяца и в состоянии настоящего гнета. Наконец у меня хватило ума спохватиться и — пока не поздно — самому отказаться от 4-го тома.
Сразу полегчало. Но мрак не рассеялся.
Тут и еще одно. Я ведь 22 года подряд из ночи в ночь принимаю снотворное. Отравляю себя.
Вчера, бессонной ночью я стал считать, много ли осталось людей, которых я люблю, мысли о которых меня согревают. Очень немного. Среди них — Вы, Лидочка.
Спасибо Вам за бесценные письма.
Милый, дорогой Алексей Иванович. Я получила Ваше горькое письмо.
Может быть, Вам станет легче, если я скажу Вам, что понимаю в нем каждую строчку, каждую буквочку. Понимаю, что значит «сам отказался от четвертого тома». Понимаю, каково это перенести: не окончить начатую и уже начавшую жить в тебе вещь. Понимаю — 22 года снотворных. Понимаю — расшатанные нервы, а помощи ждать неоткуда, потому что врачей-невропатологов интеллигентных — нет.
_____________________
Ах, я понимаю, что если бы можно было вынуть из души несколько заноз — из памяти, из сознания — то и седуксена не надо. Но их-то и не вынешь и с ними в памяти и в сознании нам предстоит жить и работать. Они мешают. Но я надеюсь на Ваши могучие душевные силы. И на комаровские сосны. И снег.
PS. Мне внезапно прислали сверку ахматовской книги (Лениздат) [407] . Я сидела над ней 2 недели, снова, с помощью друзей, выверяя все. Насколько я поняла, печатать эту книгу не собираются, но мне приятно сознавать, что мною она приведена в должный вид и снова проверена.
407
Л. К. по договору с Лениздатом готовила к печати отдел стихотворений и поэм в сборнике Анны Ахматовой. Сборник вышел в 1978 г., имя Л. К. как составителя и комментатора было снято редакцией.
Работать было трудно: со зрением у меня беда (не знаю, на сколько его еще хватит), а все мои дорогие помощники как раз в это время болели гриппом.
Но — сделали мы все.
Вчера — 11-го — в Ленинграде состоялся суд [408] . У меня еще нет сведений о нем. Но решение меня не беспокоит. (Мало ли что решит очередная Савельева [409] .) Важно, чтобы общественное мнение высказалось, чтобы вслух было рассказано, какжила А. А. И как лжет, изворачивается и торгует И. Пунина. А об этом расскажут — Жирмунский и Глен, Герштейн и Найман. И оно будет зафиксировано — для будущих биографов.
408
Суд разбирал судьбу ахматовского архива. Об этом см. также примеч. 1 к письму 248 /В файле — примечание № 344 — прим. верст./.
409
Е. А. Савельева — судья, приговорившая Иосифа Бродского к ссылке и принудительному труду.
Вот, сижу, жду известий.
А вообще я сейчас живу в пятидесятых годах — переписываю свои тогдашние записи об А. А.
Дорогая Лидочка!
Я выполз, выкарабкался из-под той страшной глыбы, из того гнета, который лежал на мне весь декабрь и январь. Вот как мы стали ранимы, как мало надо, чтобы впасть в такое состояние, и как много значат наша воля, наше решение, наш суд над самим собой.
410
Письмо послано с оказией. Оригинал находится в РНБ.
Отказавшись от мысли дописывать полу (четверть) правдивую повесть, я сразу почувствовал облегчение…
Тут немалую роль сыграли, сами не ведая того, Вы и то веселое лицо, за которое я очень-очень Вам благодарен.
В ужас, в уныние прихожу, когда вспомню,
Вероятно, выйдет мое собрание. Это даст возможность какое-то время работать, чувствовать себя свободным. А вообще — не только не радуюсь, а, бывает — стыжусь. В самом деле, разве не стыдно выходить, когда лежат под спудом книги А. И.? [411]
411
Речь идет об А. И. Солженицыне, который к этому времени был полностью запрещен к изданию в СССР.
И много ли стоящего я сделал?! Отмеченная Вами «Маринка», может быть, «Часы», кое-какие воспоминания, «Наша Маша»… Еще два-три рассказа. «Республика Шкид» — полуправда. «Ленька» — четверть. «Американскую кашу» я, по совету К. И. из собрания выкинул, выкинул и гэдээровские путевые заметки.
Лидочка, Вы ни слова не сказали о себе, о том, что делаете. «А. А.» кончили?
Я дважды этой зимой был на могиле Анны Андреевны. 5-го не пойду, вероятно [412] . Знаете ли Вы, как ужасно «оформили» (кто?) ее могилу? Вместо простого, строгого деревянного креста — какой-то редкостно-старинный, железный, кованый. На нем сидит зачем-то, КАК на комоде, выкрашенный в натуральныйцвет сизый керамический голубок. И все остальное в таком же не еедухе.
412
5 марта день смерти Анны Ахматовой.
PS. Меня интересует такой вопрос.
Я знаю, как трудно такому большому таланту, как А. И., жить без читателя (широкого), но ведь писателю нужны не только читатели и почитатели, но и критика (Вы понимаете, конечно, что я имею в виду не Кожевникова или Корнейчука). Принимает ли он ее? Терпим ли он к ней? Когда-то я спорил с Александрой Иосифовной, которая критиковала с присущею ей нервностью некоторые страницы «корпуса». Я не соглашался. А на днях слушал по радио (кстати сказать, в отвратительном чтении диктора) страницы, где рассказывается о каком-то «романе» Костоглотова, и был огорчен тем, что эта «история любви», сохраненная мужской памятью автора, но не одухотворенная его талантом, пошла в такую широкую аудиторию. В последнем романе таких страниц я не заметил, там все на уровне ЕГО таланта.
PPS. Сегодня писал в Лен. Детгиз об Александре Иосифовне, об очередной гадости, которую с ней учинили. Вы знаете, вероятно, что книгу Раи Васильевой поручили делать другим [413] .
Вряд ли мое вмешательство поможет, но — авось!
Дорогой Алексей Иванович, постараюсь ответить на Ваш вопрос.
413
А. И. Любарская была первым редактором книг Раисы Васильевой «Фабричные-заводские» и «Первая комсомолка». Подробнее о Р. Р. Васильевой см. примеч. 3 к письму 261 /В файле — примечание № 366 — прим. верст./.
414
Т. Г. Габбе и Ф. А. Вигдорова.
Он — человек чрезвычайно умный и потому критику любит, ценит, очень обдумывает. Мелким самолюбием, к счастью, не ослеплен. Хочеткритики. И, при этом, к сожалению, Вы попали в больную точку: с критикой неблагополучно.
Причины сложны.
Прежде всего: работает он по 12–14 часов в сутки. (Я не преувеличиваю.) У него «план», от которого он не отступает. В этот «план» входят и дни не рабочие, но они тоже наполнены и переполнены. Поэтому критиков своих он ставит в положение ответственнейшее, да и технически труднейшее. Не всякий способен выдержать требуемые темпы.